- С тех пор как себя помню, я впервые заперлась в комнате. И теперь запираюсь всегда. Не знаю, что будет дальше. Не знаю...
Сакач привык, размышляя, мерить шагами комнату. Он и сейчас хотел сделать то же, но в кафе было так тесно, что он принужден был сесть на место. А между тем он испытывал потребность в движении, чтобы привести в порядок собственные мысли. Беспорядочные отрывки постепенно выстраивались в стройное целое, не хватало лишь одного-двух звеньев, которые легко можно было восполнить фантазией. Но не здесь... И все же Жофи надо успокоить, хотя все это не просто. Поведение и личность профессора Баллы настолько противоречивы, что выяснить истину можно лишь при одном условии; все, кто его окружают, должны делать вид, что ничего не произошло. Что, если попробовать...
- Скажите, Жофи, а если вы и Габор не станете дожидаться осени? Конечно, я не вправе вмешиваться, но раз уж вы удостоили меня своим доверием...
Жофи покачала головой.
- Нет, это невозможно. Для отца будет удар, если я неожиданно оставлю его одного. А я ведь люблю его, люблю, несмотря ни на что. И тревожусь за него.
- Понимаю, - задумчиво произнес Сакач.
Он пытался найти связь между неожиданным увлечением пинг-понгом и странным отношением Баллы к дочери, но решение загадки ускользало от него.
- Понимаю, - повторил он, - вы совершенно правы. Но вы, очевидно, думаете, что теперь я все вам объясню. Не ждите этого. Я обещал помочь и сдержу свое слово. Однако мне необходимо время. Потерпите, прошу вас.
- Время... С каждым днем становится все хуже. Мне кажется, я с ума сойду!
- Возьмите себя в руки. Я уверен, вы выдержите.
- Попытаюсь.
Сакачу с трудом удалось вырвать у капитана Гэрэ три дня. На вопрос, зачем ему срочно потребовался отпуск именно сейчас, он ответил:
- По личным делам, Лани. Но не исключено, что они окажутся интересными не только для меня.
- С каких пор ты стал предсказателем? Так и быть, получай свои три дня.
В первый же день Сакачу удалось основательно отравить жизнь архивариусу библиотеки имени Сечени: он заставил его разыскать все номера газеты "Свенска дагбладет" и журнала "Иллюстрированный спорт" за истекший год. На следующий день ему потребовались статьи по иммунной биологии. Под конец он снова вернулся к спорту. Для этого ему понадобились годовые комплекты "Вестника Венгерского союза фехтовальщиков" начиная с сорок пятого года. Особое внимание он уделял сообщениям о дисквалификации участников соревнований.
Через три дня он предстал перед капитаном Гэрэ. Вид у него был догвольный.
- Ну, как дела? - спросил капитан.
- Надеюсь, все будет в порядке.
- А все твои разговоры насчет общественного интереса?
- Пока ничего с уверенностью не скажу. Придется подождать именин Габора. Они ведь будут двадцать четвертого марта. Значит, потерпим с месяц.
- Какое отношение имеют именины Габора к делу, представляющему общественный интерес? - возмутился Гэрэ. Потом вздохнул и махнул рукой: - Ну ладно, там видно будет. А пока возьмись-ка за это дело. Уж оно-то представляет общественный интерес.
И он подтолкнул к Сакачу пухлую папку.
- Что это?
- Дело о незаконном пользовании чужой собственностью. На счету у этого субъекта двадцать семь угнанных мотоциклов. Носился, как оголтелый, и, конечно, приводил машины в полную негодность.
- Варвар, - буркнул Сакач. - И мне, разумеется, предстоит допросить всех двадцать семь пострадавших.
Он вздохнул.
- Серые будни. - С этими словами Гэрэ отпустил старшего лейтенанта.
Заседание отделения Академии наук не сулило сенсаций. Поэтому тут не было ни представителей радио, ни телерепортеров, и лишь один журналист слонялся по коридорам. Это был репортер небольшой провинциальной газеты, которого впервые отправили с самостоятельным заданием, поручив раздобыть в столице интересный материал. И репортер надеялся найти этот материал в Академии наук.
Сакач же как раз был заинтересован в будничности обстановки. Слушая выступления ученых, в которых он ровным счетом ничего не понимал, он посматривал на одиноко сидящего журналиста, что-то старательно записывавшего в блокнот. Балла выступал восьмым, и Сакачу пришлось ждать около часа. Наконец на трибуне появилась долговязая фигура профессора. К тому времени репортеру, видимо, наскучила наука, и он по-кошачьи выскользнул с галереи. Сакач остался единственным посторонним в этом святилище науки. Чуть наклонившись, он внимательно наблюдал за Баллой.
Он, конечно, не мог уловить существа вопроса, да и не это его занимало. Зато он обратил внимание на то, что, говоря о задачах, которые предстоит решить, профессор Балла с почти маниакальным упорством упирал на будущее. Он говорил о том, что должно произойти через два-три десятка лет, с такой уверенностью, словно ему и в голову не приходило, что за это время появится новое поколение ученых и именно они будут управлять наукой.
Балла говорил уже более двадцати минут. Стемнело. Председательствующий нажал кнопку звонка и сделал знак вошедшему служителю. Тот кивнул и зажег свет.
Вспыхнувшие лампы дневного света озарили смертельно бледное лицо профессора, темные глазницы, запавшие виски. Сакач наклонился вперед, пытаясь получше его разглядеть. Мгновение Балла стоял неподвижно, и Сакач успел кое-что заметить. В синевато-белом свете под редкой шевелюрой профессора мелькнул темный шрам, идущий вокруг головы. Но вот Балла быстрым птичьим движением повернул голову, и шрам исчез.
Сакач торопливо вышел из зала.
Ночью он долго не мог заснуть и спал тяжелым сном. Его мучали кошмары. Проснулся он от пронзительного звона будильника. С больной головой Сакач выбрался из постели, в полусне встал под холодную струю душа и, лишь ощутив во рту горький вкус черного кофе, вновь почувствовал себя человеком.
Он пешком направился в Главное полицейское управление, по пути обдумывая все детали, относящиеся к делу профессора Баллы. На заседании Балла показался ему еще более усталым и постаревшим, чем в тот день, когда Сакач впервые его увидел. Вновь и вновь возникала перед ним фигура профессора, его жесты. Вот, в страстном порыве наклонившись к слушателям, он то поднимает, то рывком опускает левую руку. Да-да, Сакач не ошибся: заметки профессор держал в правой руке, а жестикулировал левой.
Постой, Имрэ, кажется, в этом что-то есть. Ах, тебе все еще не ясно? Что же, придется удостовериться! Завтра именины Габора, и надо будет действовать решительно - не зондировать, не прощупывать почву, а действовать! Вспомни, у Габора ты видел множество вещей с резьбой по дереву. Это работа его деда. Резьба поможет тебе рассеять подозрения. Раньше ты еще не знал, только подозревал. Но теперь знаешь, что надо делать. Знаешь, как можно будет воспользоваться вырезанным из дерева черешни распятием. Не зря ты проторчал добрых четверть часа в кабинете профессора. Там ты увидел и запомнил старую табличку, которую Балла "из уважения к памяти покойного" не снимал:
