Итак, катил себе Джонни Кейпхарт по этому шоссе и вдруг увидел стоящую на обочине Хелен Пиласки. Притормозив рядом с ней, он заметил, что девушка даже на него не смотрит, а, повернувшись к дороге спиной, разглядывает пустыню.
( - Ты хочешь сказать, что она не слышала, как ты подъехал?
- Нет, сэр. На слух она не жалуется.
- То есть, ей было просто безразлично?
- Что-то в этом роде.
- Было жарко?
- Как в аду. Градусов сто пять на солнце*. А ведь стоял ещё только май, не забудьте.
*По Фаренгейту. Около 40 градусов по Цельсию.
- Чем ты можешь объяснить её безразличие?
- Понятия не имею, - пожал плечами Джонни Кейпхарт. - Мне показалось, что ей абсолютно наплевать, увезу я её оттуда или нет.
- Как она выглядела? То есть - в чем она была одета... И - не показалось ли тебе, что она подверглась нападению?
- Нет. На ней было простенькое ситцевое платьице и сандалии, как будто она только что вышла из дома в садик. Даже без шляпки...).
Джонни выбрался из автомобиля, подошел к ней и вежливо спросил:
- У вас неприятности, мисс?
Не лучший, конечно, способ обращения к девушке, которая стоит, повернувшись к тебе спиной и не обращает на тебя внимания, но ничего более достойного Джонни тогда в голову не пришло. Девушка, между прочим, вовсе не казалась хоть мало-мало встревоженной, испуганной, огорченной или хотя бы обеспокоенной. Услышав его вопрос, она обернулась, и вот тогда-то Джонни впервые увидел лицо Хелен Пиласки. У него осталось впечатление, что она прелестна, хотя писаной красавицей в общепринятом смысле этих слов он бы её все-таки не назвал. Джонни особо подчеркнул, что с каждой минутой его восприятие красоты Хелен обострялось. И ещё он отметил в ней какую-то необычайную отрешенность. Джонни, правда, употребил совсем другие слова, но смысл их сводился именно к этому. Хотя он вовсе не исключал, что Хелен выглядела просто безразличной.
Как бы то ни было, она обернулась, но ничего не ответила.
- Я с удовольствием подброшу вас до Сан-Вердо, - сказал Джонни.
- Сан-Вердо?
- Это город.
- Какой город?
- Сан-Вердо. До него отсюда девять миль, по этому шоссе. Разве вы не знаете?
- А почему я должна это знать?
Вот так, примерно, она отвечала - непоследовательно и уклончиво. Поначалу Джонни показалось даже, что она говорила с каким-то иностранным акцентом. Впрочем, это впечатление довольно быстро улетучилось. По её словам, кто-то подвозил её на автомобиле, но, увидев это необычайное место, она попросила водителя остановить машину и вылезла, чтобы полюбоваться.
- Вы хотели просто полюбоваться? - переспросил Джонни.
- Да.
- Но - почему? Что здесь такого интересного?
- Как я могу вам объяснить, если вы сами не понимаете?
( - Вам приходилось встречать наркоманов, которые употребляют героин? - спросил меня Джонни.
- А что?
- Они постоянно "летают", в полной оторванности от жизни. Врачи называют это состояние глубокой эйфорией, при которой этим людям на все глубоко наплевать.
- Так она была наркоманкой?
- Нет, - медленно ответил Кейпхарт. - Нет, не была. Следов уколов на её руках я не заметил. На ней было платье с короткими рукавами и я сразу обратил внимание на её руки - она не была наркоманкой.
- Может, она принимала наркотик через рот?
- Героин через рот не принимают.
- А кокаин?
- Кокаин такого действия не оказывает. К тому же, она ведь сидит в камере, не забудьте. А я что-то не слышал, чтобы она просила у надзирательниц какое-нибудь зелье или жаловалась на самочувствие. Нет, сэр, она безусловно не наркоманка.
- К чему тогда все эти разговоры насчет героина?
- Так мне тогда показалось. Мог ведь я хоть что-то предположить, верно?
- Разумеется, - согласился я.)
Как бы то ни было, он уговорил Хелен сесть в патрульный автомобиль и подвез в Сан-Вердо, высадив на Коммерс-стрит. Потом Джонни сразу перескочил на несколько недель вперед, к тому дню, когда арестовал её за убийство судьи Ноутона.
( - Погоди минутку, Джонни, - остановил его я.
- Да?
- Надеюсь мне ни к чему обещать тебе, что все сказанное тобой останется между нами? И не придется вытягивать из тебя всю правду клещами?
- Я не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Эддиман.
- Ты посадил её в свой автомобиль, потом - высадил. И все? Больше ничего не случилось?
- Честное слово, я не понимаю, к чему вы клоните, мистер Эддиман.
- Я хочу узнать про эту дамочку побольше. Ты не пытался пристать к ней?
- Какое значение...
- Позволь уж мне судить.
- Да, я попытался.
- Ты поступаешь так со всеми девушками, которых подсаживаешь в свой автомобиль, Джонни?
- Сами знаете, что нет, черт возьми! - вскипел он, чем тут же привлек внимание остальных полицейских. Затем продолжил, понизив голос. - Не делайте из меня дешевого развратника, мистер Эддиман. Я не хотел бы, чтобы мы с вами поссорились. Так вот, в моей служебной машине никогда ничего не случалось. Проверьте мой послужной список, если не верите. Я человек семейный. У меня дети есть. Но дареному коню в зубы не смотрят, сами знаете. Вы ведь, наверное, разбираетесь в женщинах?
- Немного, может быть.
- Вы всегда ведете себя по-джентльменски? Никогда не флиртуете с женщиной, если она сама не строит вам глазки? Правда, вам ведь ещё не приходилось видеть Хелен Пиласки.
- Это правда - я её не видел.)
А случилось вот что, причем оснований сомневаться в словах Джонни у меня не было: когда Хелен уселась на переднее сиденье, её легкое ситцевое платьице задралось, почти целиком обнажив бедро и, поскольку она даже не попыталась одернуть платье, Джонни Кейпхарт, недолго думая, прикоснулся рукой к её обнаженной плоти. Должно быть, это было в его характере. Рослый красивый парень, он, вероятно, воспринимал пословицу о дареном коне не только всерьез, но и в самом широком плане. Правда, следует воздать ему должное - возмутись Хелен тогда или хотя бы прикройся, он бы тут же оставил всякие поползновения и, возможно, даже извинился бы. Собственно говоря, мне и самому не раз приходилось вести себя точно так же, и я воспринимаю это как определенные правила игры. Однако Хелен ничего этого не сделала, поэтому вскоре Джонни уже в открытую положил руку ей на бедро. Хелен и тогда не возмутилась, а только повернула голову и посмотрела на него своими холодными и бездонными синими глазами.
По словам Джонни, никто и никогда не смотрел на него так, но описать как именно - ему так и не удалось. Впрочем, поскольку ни враждебности или даже осуждения он в её взгляде не уловил, то сперва погладил шелковистую кожу, а потом, окончательно осмелев, забрался под платье. И вот тогда-то Джонни как током ударило - трусиков под тонким платьицем не оказалось. Его прошиб холодный пот и пробрала дрожь. Джонни понял, что балансирует по тонкой грани, и он перешел бы эту грань, если бы Хелен не спросила:
