Он говорил это, не задумываясь, что произносит, тоже оглушенный и потрясенный кошмарным зрелищем, которое никто не мог объяснить.
Грейсон стал как бы сам с собой разговаривать сквозь зубы:
— Это, должно быть, проникло в комнату… но тут возникает вопрос, каким образом…
— О чем ты говоришь, Энтони? — возбужденно пробормотал Дейтон.
— Да вот… об этой штуке…
— Блок, где проводятся опыты, полностью изолирован от проникновения снаружи. Ради всего святого, Энтони, не давай разыграться своему воображению. Я полагаю, что всему этому существует какое-нибудь вполне реальное, нормальное объяснение.
Однако в голосе его не было особой уверенности, и Грейсон пожал плечами. Мне показалось, что он разом потерял весь свой апломб и уверенность.
— Ладно, я жду твоих объяснений, Герберт.
Тут уж вмешался я:
— Поверьте, господа, мне тоже очень хотелось бы узнать и понять все это. — И я указал на простыню, покрытую отвратительными частичками, которые, расплываясь, образовывали широкие коричневые пятна. Но постепенно они превращались в тонкую блестящую пленку, которая на глазах разлагалась и рассыпалась, превращаясь в пыль.
То же самое происходило и на, плитках пола, все исчезало, как по волшебству, а тут еще с площадки донесся удивленный голос Эймса:
— Ну и ну! Эй вы, там, идите сюда, скорее, посмотрите!
Висевшие на стене обрывки плоти исчезли, не оставив никакого следа. Это было просто невероятно. Исчез даже мерзкий запах.
Осталась только мисс Фойл, лежащая в углу, как куча тряпья, унесшая с собой жуткую тайну, которую мы так и не узнаем никогда.
Только вылезшие из орбит глаза еще свидетельствовали о каком-то последнем для нее ужасном видении.
— Вот вам и все объяснение! — проговорил Дейтон.
Бедный тип! Всезнайка!
Утром пришли за телом мисс Фойл. А вторая медсестра, которая исчезла ночью, так больше и не появилась.
Создавшаяся ситуация была выше ее сил. Высокая зарплата и вера в справедливость оказались бессильны.
Я-то хорошо понимал эту бедную девочку, поскольку сам испытывал огромное желание удрать отсюда, оставив Грейсона и компанию вместе с этой зловещей историей.
Впрочем, я с самого начала был убежден, что эти люди играют с огнем. Они, как ученики чародея, развлекаются с неведомыми им силами и открывают одну за другой запретные двери.
Да и несли ли их исследования счастье человечеству? А может быть, все сводилось к удовлетворению своего собственного любопытства и тщеславия, вопреки заповедям библейской книги Бытия, которая предписывала человеку определенные принципы и правила?
Этого я не знал. Но факт оставался фактом: я оказался втянутым в эту авантюру и теперь больше не чувствовал за собой права отступать, не рискуя тем, что буду нести своего рода печать проклятья до конца дней своих.
Поэтому-то я и согласился продолжать углубляться в этот безумный и абсурдный сон.
Мы только добрались до лаборатории в подвале, как Грейсон снова заговорил:
— Не может же быть, чтобы все мы одновременно пали жертвами воображения. Симптомы коллективной галлюцинации обычно связаны с синдромом, который…
— Давайте-ка лучше вернемся к фактам, — прервал его Дейтон.
— Вы хотите сказать, что нашли естественное объяснение, не так ли?
— Послушайте, Энтони…
— Ради бога, прекратите ваше шаманство, — громко проговорил Эймс. Единственным разумным объяснением всего этого, как я считаю, является следующее: феномен материализации совпадает по времени с периодом тишины, жертвой которого мы стали, и виноват в этом аппарат, который изучал господин Милланд.
— Вот этот, — уточнил я, указывая на эбонитовый ящик.
— Но для чего же, как вы считаете, должна предназначаться эта штука?
— Это — поглотитель шумов, деструктор звука, звуковой аннигилятор, называйте, как хотите…
— Господин Милланд…
— Вы говорите о разумном объяснении, а это и есть разумное, приемлемое, логическое разъяснение, которое я вам могу предложить. Я повторяю: эта машина была задумана и создана для того, чтобы разрушать, или, если хотите, гасить звуковые волны неким лучом. Когда я говорю о звуковых волнах, то хочу сказать, что речь идет о тех, которые способен уловить человеческий слух. Возможно, этот эффект продолжается и в области инфразвука и ультразвука, но в данный момент я не могу утверждать это с полной уверенностью.
Все молчали, и я продолжил:
— Во всяком случае, не могу понять связи, существующей между этой машиной, «создающей тишину», и… как бы это сказать… проявлением…
Мне не хватало слов, чтобы объяснить, но они меня прекрасно поняли, хотя и сами вряд ли смогли бы подобрать подходящий термин.
Существует ли вообще какая-нибудь логика или нечто рациональное в этом таинственном проявлении, оставившем временные следы на полу и стене?
Однако, как ни крути, эти факты совпали по времени, хотя мы и не могли установить хотя бы малейшую связь между ними. Но Грейсон, который не переставал мерить шагами лабораторию вдоль и поперек, первым отказался от идеи совпадения, пытаясь рассмотреть явления по отдельности, а не в единстве.
Однако его мыслями полностью владел феномен материализации, и я догадывался почему.
— Проникновение из сна в реальность, — задумчиво произнес он. — Да, пожалуй, так оно и есть… никакого другого объяснения я не вижу.
— Что вы хотите этим сказать?
Лицо его приняло землистый оттенок. Кажется, он сам был напуган до смерти своей же собственной идеей.
— Ватсон в опытах с Валери достиг такой ступени психического проникновения, какой мы пока и представить не можем…
— Значит, это то самое новое измерение, с которым вы не вполне соглашались? — заметил я.
Он взглянул и кивнул головой.
— Пусть будет так, — проговорил он со вздохом, — если нельзя объяснить чем-то другим. Будем считать это неизведанное измерение явью, которая представляет из себя нечто вроде параллельного мира, сосуществующего с нашим через сеть бессознательного.
— Но это же абсурд, — обрезал Дейтон.
— Герберт, прошу вас, дайте договорить, — вмешался Эймс, хрустя пальцами.
— Черт знает что! Психологический феномен не может никоим образом интегрироваться в нашу материальную среду.
Грейсон скорчил смешную гримасу.
— Что вы об этом знаете, Герберт?! Только то, что объект должен быть ограничен в пространстве и следовать неким физико-химическим правилам картезианства.[2] Но ведь единое видение вещей, начиная с Гейзенберга,[3] перевернуло всю эту концепцию. Разве нам известен механизм, который позволяет с открытием некоторых частичек в пространстве привести к понятию параллельного мира? Нарушить границы психики? Нет, мы просто принимаем это как факт. В области бессознательного мы грешим еще избытком невежества, но ничто не мешает нам полагать, что мы стоим перед новой точкой зрения на теорию единого поля, которое до сих пор еще не открыто наукой.
