Откуда что берется - на многие мои жизни Сурка я, человек по жизни бесхребетный, поставил себе главной целью на время школьного периода полностью отшлифовать свое поведение и, надо сказать, большого в этом прогресса достиг. У меня время было, не то что у вас, прочих. Я полностью избавился от приступов мелкой клептомании (о которой прежде даже совершенно не помнил), превратил боязливость в разумную осторожность и научился не медлить более секунды (это было самое сложное), прежде, чем вступиться за несправедливо обиженного; приступы скупости, всегда неожиданные и отнюдь не такие редкие, как мне до того мстилось, я почти полностью победил... словом, микроскелетов в моем школьном шкафу за те 10-15 жизней Сурка существенно поубавилось.
Я до сих пор иногда задумываюсь, в чем была действительная цель столь долгой и упорной шлифовки, и ответа не нахожу. Точней, у меня есть несколько довольно убедительных объяснений, но ведь известно, что когда есть десять объяснений какому-то поведению, то верным оказывается одиннадцатое. То есть про себя-то я давно решил, что знаю, в чем дело.
Это трудно объяснить. Я знаю точно, что это не просто стремление стать лучше, что, скорее всего, это вовсе даже не стремление стать лучше, а какое-то другое стремление - может быть, выглядеть лучше в своих собственных глазах только. Возможно, причины лежат еще глубже, во всяком случае, это объяснение меня не очень устраивает. Знаю одно - меня испугало количество заусенцев, микрогадостей, совершаемых мной в детстве. Испугало по-настоящему - все это, показалось мне, было напрямую связано со зверскими убийствами, какими неизменно заканчивалась каждая моя жизнь Сурка.
А иногда мне кажется, что все проще - мне просто нужна была цель, все равно какая.
О Рогатом и, тем более, о его поисках школьном возрасте было задумываться как-то и рановато. Чем заняться в будущем после школы, я примерно догадывался, так что школу мне нужно было просто пересидеть. А просто сидеть скучно.
Я уже, кажется, говорил, что каждый раз, то есть по одному разу за одну жизнь, я словно бы невзначай выдавал себя Василь Палычу, который так и остался для меня полной загадкой. После чего Василь Палыч то звал меня к себе, то заводил разговор где-нибудь в пустом коридоре и задавал какой-нибудь странный для постороннего уха вопрос:
- Сколько тебе лет, Сирожа?
- Тридцать семь, - отвечал я, даже если мне исполнилось тридцать восемь.
Или:
- Ты не знаешь, Сирожа, что случилось в семьдесят девятом году?
- Афган, - говорил я, прекрасно помня, что на дворе семьдесят восьмой год.
Или однажды:
- Сирожа, посмотри на меня. Ты физиком-то был когда-нибудь? Или так?
- Нет, - ответил я застеснявшись. - Меня в Физтехе на устной математике прокатили.
Я соврал и сказал правду одновременно. Я имел в виду свою самую первую жизнь.
- Что ж так? (это был первый и единственный раз, когда Василь Палыч задал мне не один, а два вопроса)
- Пятерку зажилили. Я все правильно отвечал, но, говорят, мямлил. А я не мямлил, я просто очень боялся ошибиться и по три раза каждый раз себя проверял. Так они промучили меня часа три, потом дали задачку на определение геометрического места точек, я решил, а они сказали, что неправильно, и соврали.
- Они ни причем, - сказал в ответ на мою жалобу Василь Палыч. - Надо было усе сдавать на пятерки, а ты мог. Всегда надо усе сдавать на пятерки. Ну, иди.
Больше того я вам скажу - это был самый длинный разговор, которым удостоил меня наш любимый, наш потрясающий Василь Палыч, про которого говорили, что раньше он работал физиком в каком-то секретном ящике, но почему-то вдруг эту карьеру бросил (я не понимаю, как можно такую карьеру бросить), ушел в школу, там поразительно быстро по советским меркам получил звание заслуженного учителя РСФСР. Так, простым учителем физики, до самой глубокой пенсии, он и остался, пока не умер в восемьдесят пятом году в сортире от кровоизлияния в мозг.
Обычно, когда он заговаривал со мной, то задавал, как я уже говорил, всего лишь один из своих странных вопросов, и больше к этой теме не возвращался, как я ни намекал. Ко мне он отношения не менял, но порой я ловил на себе его чуть испуганные и ревнивые взгляды.
Однажды, задавая свой очередной (в моей очередной жизни Сурка) вопрос, он сказал:
- Сирожа, а чем закончился Горбачев?
- ???, - не понял я.
- Я что имею в виду, - уточнил Василь Палыч. - Я имею в виду, что было после Фороса?
- А, - сказал я, несколько удивившись, но до конца не поняв. - После Фороса. В девяносто первом. Путч был, танки в Москву пришли. Смешной путч, ей-богу. Потом коммунистов прижали, Совок распался, и все наперегонки стали устраивать демократию. Трудно было, но потом...
- Ну, иди, - довольно улыбаясь, отпустил меня Василь Палыч.
Так я понял, что сведения Василь Палыча о будущем нашего мира заканчиваются августом девяносто первого года. Что было странно, поскольку я уже знал, что он умрет значительно раньше.
Так и остался для меня наш Физик неразрешенной загадкой - ничего я о нем не понял, никакого ключа он мне не дал. Понял только, что я не один такой в этом свете, хотя нас, судя по всему, очень мало. Мы - раритеты. Которых никто не охраняет и которых изо всех сторон бьют.
Даже когда я еще не понял про Иришку, для меня главным почудилось найти цель. А цель, она какая? Например, главной целью, уже после моего второго убийства, стал, конечно, Рогатый, хоть я даже и не знал в ту пору об его кличке. Кличку узнал много позже, поначалу-то он посещал меня убийствами исключительно лично и регистрационных данных своих не сообщал. Кличку "Рогатый" я узнал много позже, когда он стал порой подсылать ко мне своих наемных убийц, да все каких-то нестандартных, жутковатых на вид и с явно выраженными садистскими наклонностями.
Я все пытался понять, какого черта он меня преследует. Одно время, после того, как я узнал, что его кличка "Рогатый", я принимал его за Дьявола - любой бы в моем положении, будь он хоть самый распроперемахровый атеист, стал бы в первую очередь задумываться о сверхъестественном.
Дьявол - это страшно. Прежде всего потому, что это означает - никаких шансов. В некотором смысле, в данном конкретном случае, Дьявол, Бог - это все равно. Вот именно что никаких шансов. Кто-то из них обделывает какие-то свои дела, для которых почему-то нужно раз за разом зверски тебя убивать, чтобы потом возродить вновь, и ты ничего не можешь сделать. Ты не можешь ни понять, почему так с тобой поступают, ни изменить ничего, ты не в состоянии убежать от смерти, даже приблизить ее не можешь. Ты даже не в состоянии определить, дар это или кара - то, что вытворяют с тобой эти самые высшие силы (скорей всего, ни то, ни другое). Ты, конечно, теоретически обладаешь полной свободой воли, но на практике это такой напряг - что-нибудь в своей судьбе изменять, кому, как не мне, это знать. Если имеешь дело с Дьяволом, он подавляет с самого начала и навсегда. Быстро привыкаешь, конечно, но такая ужасная безнадежность!
