— Я тебе когда-нибудь голову оторву, — сказала она Донику.
— За что? — Доник подошел к тому месту, где только что стояла вторая коробка. Ему показалось, что он увидел какое-то легкое движение — нечто быстрое и маленькое скользнуло под диван.
— Не трогай! — Предупредила Катька. — Я тебе этого никогда не прощу.
Доник выпрямился.
— Покажи туфли, — сказал он.
Он в волшебство не верил, а верил своим глазам.
Катька туфель ему не дала, но показала издали.
— Обрати внимание, — сказал Доник, — обе правые.
— Что? — Катька перепугалась. — Что ты говоришь! Ты не представляешь, сколько они стоят!
— Да не в стоимости дело!
Катька сблизила туфли и сказала с облегчением:
— Ты шутишь, да?
И Доник увидел, что туфли в ее руках — парные. Только что были правые, а уже стали — один правый, другой — левый, как положено.
— Я ничего не понимаю, — сказал Доник.
— А я понимаю, — сказала Катька, — что тебе надо поменьше своими физическими опытами заниматься. И тебе спокойнее, и людям.
— Нет, — сказал Доник, — дело не в этом. Но в чем — я еще не знаю.
— Не знаешь, думай! — предложила Катька. Она поставила коробку на трюмо, чтобы не выпускать из поля зрения.
Значит, у Катьки возникло настроение провести ревизию ее ценностей.
Она открыла ящик под зеркалом, стала пересчитывать бутылочки и флакончики, нюхать, бормотать что-то. Иногда до Доника доносились ее слова:
«Совсем духов не осталось»… «А где помада? Я вас спрашиваю — где помада? Вот моя пома-адочка»…
Но больше Доник ее не слушал. Он быстро сделал завтрашний английский и открыл «Динамику» Моранди, перевод с итальянского, ему Виктор Аркадьевич на неделю дал. И сказал, что без этой книги на олимпиаде делать нечего. В этом была хитрость — оба переводчика Моранди были в жюри олимпиады. Другой бы не догадался, а хитроумный Виктор Аркадьевич всегда узнавал обстановку вокруг олимпиады и говорил, что порой это важнее, чем сами соревнования. Недаром из его школы человек восемнадцать были уже лауреатами.
Не глядя, Доник подвинул к себе листок бумаги, брошенный на столе Катькой, и принялся выписывать из Моранди — для себя, потому что знал, если выпишешь — лучше запоминается.
Откладывая ручку, он заметил, что по рассеянности снова взял Катькину ручку. Он отбросил ее как маленькую гадюку и тут вспомнил, что собирался засветло обследовать место высадки пришельцев.
Он поднялся, проходя мимо сидевшей перед зеркалам среди своих сокровищ Катьки, протянул ей ручку и сказал:
— Не разбрасывайся.
— Ты что! — возмутилась Катька. — Зачем в сумку лазил?
— Я не лазил, — сказал Доник и поспешил прочь, чтобы не тратить время на перебранку.
— Только ненадолго, — сказала вслед бабушка, — скоро обедать.
Барбос увязался было за Доником, но Доник его не взял.
— Машин много, — сказал он коту, — задавят еще тебя.
Барбос смотрел на него так выразительно, что Доник пошутил:
— Я буду осторожен. И если мне предложат улететь на Альдебаран, я категорически откажусь.
При дневном свете сквер казался совсем другим. Куда меньше — мельче.
Трава уже пожухла, и листва тополей стала почти серой — во всем чувствовалась осень. Сквер был неухоженным, хотя сюда многие ходили утром на обеих лавочках сидели мамаши и бабки с колясками, а вечером сюда приходили собачники или любители распить. Мать уверяла, что когда-то сюда ходили целоваться — но Доник такого не застал.
Доник сразу прошел на то место, где погиб космический корабль — он думал, что какой-то след останется — примятая или выгоревшая трава.
Нет, ничего такого не было. Через поляну по траве шел ежик, спокойно шел, не таясь. Еще год назад Доник обязательно бы поймал ежика, притащил бы домой. А сейчас он только сказал ему:
— Шел бы куда подальше, попадешься малышам, замучают.
Он взял ежика, который вместо того, чтобы свернуться, спокойно лежал теплым животом на ладони и смотрел на Доника, и отнес его к густым кустам. Там отпустил. И подумал — какой красивый ежик! Вот вроде был глупое существо — колючки растут из спины, ноги короткие, а все равно красивый.
И тут Доник понял, что он не найдет на месте приземления никаких следов. Ведь взрыв был не обычный, а имплозивный.
Когда он вернулся домой, бабушка уже накрыла на стол, мать, которая пришла с работы чуть раньше обычного, уже вымылась и рассказывала бабушке, до чего докатился Ваганов из месткома. Доник пошел было мыть руки, но тут вошла Катька и сказала ему:
— Издеваешься, да?
— А что?
Катька держала в руке три совершенно одинаковые черные фирменные ручки с золотой надписью по-немецки.
— Зачем подсовываешь?
— Зачем мне подсовывать?
— А я говорю — ты нарочно, чтобы меня волновать!
— Ничего я тебе не подсовывал. Я вижу, что ты на столе забыла, вот и отдал. Зачем мне твои ручки?
— А зачем мне три? Может, их вообще миллион? Я у Багировой взяла, потому что она так и сказала — будет одна, одна на всю Москву, понял? На что мне три?
— Так отдай мне.
— Еще чего не хватало!
Катька тут же спрятала все три ручки в сумку, а Доник подумал, что надо будет расследовать загадку трех фирменных ручек. Но в тот вечер разгадать ее он не смог, надо было садиться за Моранди — но некуда спрятаться, потому что к Катьке пришли сразу две девицы: Варфоломеева — дура почище Катьки и незнакомая спекулянтка шмотками.
Причем денег у этих куриц нет, и они все время устраивают ченьч и базарят. На кухню тоже не пойдешь — там Салима устроила очередную стирку, а в большой комнате телевизор на полную громкость. Но лучше при телевизоре, чем в щебетанье интеллектуалок из швейного техникума.
Доник уселся с книгой в угол, но с трудом понимал, что пишет Моранди.
Вдруг бабушка сказала:
— Вера, спасибо, что ты мне шерсть принесла.
— Ага, — сказала мать, которая уже впилась в телевизор.
Потом минут через десять, когда случилась какая-то пауза в действии, мать спросила:
— Какую шерсть?
Донику было забавно слушать, с какими перерывами идет разговор между мамой и бабушкой, но они этого не замечают.
— Синюю, — сказала бабушка еще минут через пять, кончив считать петли.
— А я не покупала, — сказала мать.
— Три мотка, — сказала бабушка. — Я же еще вчера просила тебя купить.
— Ага, — сказала мать, — я не покупала. Нет синей шерсти.
— А эти мотки — Доник, что ли, принес?
— Ах, оставь, — сказала мать, — ты мне смотреть мешаешь.
И тут Доник увидел ежика. Того самого, из сквера. Он не спеша топал через комнату, направляясь к Донику, а следом за ним, медленно переставляя лапы, как зачарованный, двигался Барбос, который, видно, расценил появление ежика в комнате как личный подарок судьбы.
