На Амирхана навалились, завернули руки за спину, смяли, рукавами халатов пытались зажать рот.
За дувалом зашевелились часовые, предсмертный голос проник туда, и, пока они прислушивались, ловкие нукеры хана подобрались к самым воротам.
Амирхан вырвал руку, она едва действовала, но сил хватило, чтобы убрать изо рта край пахнущего бараньим жиром халата.
- Тревога! - закричал Амирхан. - Тревога!
Кемаль-бек поднял карабин и ударил прикладом в затылок бывшего красноармейца.
Матвей ворвался в темноту двора, темноту, которую разрывали вспышки выстрелов, кромсали леденящие звуки насилия и смерти. Ворота были захвачены басмачами. Они отбросили мешки с зерном, и часть бандитов залегла за ними, обстреливала строения кооператива. Остальные разбирали завал перед воротами. Видимо, Мурзали-хан хотел расчистить путь для конницы, позволить войти ей во двор.
От складов отстреливались пограничники, землеустроители Ковалева, молодые призывники Амирхана Садыкова. Испытав во вчерашней вечерней атаке самодельный патрон, Матвей всю ночь занимался снаряжением стреляных гильз, не успокоился до тех пор, пока все они вновь не превратились в боевые патроны.
Басмачи стреляли плохо, неприцельно. Взбудораженные боем, взвинчивая себя криками и воем, переходящим порой в бешеный вопль, бандиты излишне горячились, стреляли наугад для шума, а сами то и дело подставляли себя под меткие выстрелы осажденных.
Поднялся и раненый Ковалев. Его забинтованная голова мелькала среди бойцов, появлялась в опасных местах, смущая басмачей, которые недоумевали, откуда мог появиться среди Урусов правоверный, имеющий право на белую чалму святого хаджи... Увлекся боем землемер Перепелкин, сменил место, выдвинулся вперед и не заметил, как зашел ему за спину Кемаль-бек и выстрелил в упор. Но пережил Кемаль-бек русского землемера ровно на одну минуту. Едва опустился он, чтоб вырвать из мертвых рук Перепелкина охотничье ружье, как принял смерть от руки тезки своего, Кемаля Исмаилова, семнадцатилетнего мальчишки. Высоко он поднял над головой кетмень и с маху опустил на шею Кемаль-беку...
Кончилась ночь, и наступило утро, а хану Мурзали не удавалось сломить сопротивление защитников Кара-Агача...
Матвеи Малышев взобрался на свой наблюдательный пост на крыше сарая. Отсюда он видел, как идет бой, и руководил обороной, отдал винтовку призывнику, а сам стрелял из верного нагана, спокойно выцеливая все новую мишень с локтя полусогнутой руки.
Неподалеку, за мешками примостился счетовод Курбанов. Стрелял он неторопливо и, попадая в цель, вскрикивал при этом, клал карабин на мешок, вздевал к небу руки и затем осторожно брал оружие, медленно наводил ствол на очередную жертву.
Увлекшийся Курбанов не заметил, как подобрался к нему невесть откуда взявшийся басмач. В руках у него не было ничего, кроме тонкого крепкого ремешка... Выстрелил Курбанов, вновь воздел к небу руки, и эта благодарность аллаху была последней в жизни счетовода. Молниеносным движением обвил басмач шею Курбанова, дернул ремешок к себе...
Теперь очередь за главным урусом, тем, что наверху. За его жизнью послал Мурзали-хан ловкого убийцу-нукера. Только тот, кто стреляет сейчас сверху, и сам сын казачий, предчувствие приближающейся опасности воспитано в нем бойцовскими поколениями.
Приготовил змею-ремешок басмач, еще чуть-чуть ему подвинуться вперед, но резко вдруг обернулся Матвей Малышев и, не раздумывая, не целясь, выстрелил в ощеренный немым, бессильным криком рот оплошавшего на этот раз телохранителя Мурзали-хана.
Теснили басмачи защитников Кара-Агача. По приказу Матвея Ковалев стянул бойцов в каменный сарай, под защиту его добротных стен.
Вдруг стрельба стихла.
"Что они затевают? - подумал Матвей. - Почему прекратили атаку?"
И увидел, как через открытые ворота вкатилась арба, окруженная соломой. Прячась за нее, басмачи толкали арбу прямо к сараю. Поначалу Матвей подумал, что бандиты атакуют их под прикрытием арбы, вот и вторая вкатилась, третья...
Нет, хан Мурзали придумал другое. Арбы подкатили к стенам, затем солома вдруг вспыхнула, окуталась дымом, и дым заклубился под строением, укрывшим уцелевших бойцов... Торжествующие крики басмачей, готовившихся вновь пойти в атаку на полузадохшихся от дыма людей, неожиданно смолкли.
Возник новый звук, он заставил бойцов поднять головы.
- Аэроплан! - закричал Ковалев. Сквозь отверстие наверху Матвей выбрался на крышу и увидел, как скачут, нахлестывая лошадей, ошалевшие от страха басмачи. Аэроплан сделал круг над Кара-Агачем, заложил крутой вираж, и до Матвея донеслось татаканье пулемета.
На востоке поднималось солнце. В его длинных, лежащих на земле лучах на рысях спешили к аулу Кара-Агач конники.
- Держись, ребята! Наши идут... Помощь! - крикнул Матвей.
