— Вам тоже пора, Макс, — сказал Лаберро. — У вас, наверное, есть свои дела.
— Заниматься делами стоит только тогда, когда знаешь, что мир будет существовать, — ответил Макс. — Если же осталось всего три дня, то незачем, по-моему, тратить время на беготню. А мне и здесь неплохо.
— Интересно… — как-то странно протянул Лаберро. — Как вы думаете, хлынут ли сюда люди? Ускорит ли их слепая ярость назревающие события? — Он помедлил. — А вдруг Сильвестро меня обманывает?
Макс, ничего не ответив, указал глазами на телеэкран.
— Верно, — кивнул Лаберро. — Это ответ.
Он включил Филадельфию. Голубой экран был чист. Звучал только голос диктора. Спокойным и размеренным тоном диктор сообщал о том, что уже произошло и что еще должно произойти. «Можно надеяться, — говорил он, что на Марсе и Венере взрыв вызовет лишь небольшие климатические изменения, а потому с помощью скоростных космических кораблей следует эвакуировать туда как можно больше людей. Подлежащие эвакуации — их будет отбирать районная администрация — должны быть молоды, здоровы и обладать высокими умственными способностями».
— Ну и что? — сказал Лаберро. — Опять начнется взяточничество. А остающиеся будут штурмовать космодромы.
«Во избежание непредвиденных осложнений, ибо после взрыва вся солнечная система может оказаться полностью необитаемой, на новом звездоплане будет поднята и направлена к созвездию Кентавра большая группа мужчин и женщин. Что же касается остальных, то их удел — лишь ждать. Во всяком случае, существуют церкви. Коммунальные службы должны действовать до конца».
— Вот это да! — засмеялся Лаберро.
— А ведь вам не удастся полностью осуществить свою идею, — заметил Макс. — Кое-кто сумеет укрыться на других планетах. и человеческая раса сохранится. И, быть может, даже сумеет перебраться на другие звездные системы.
— Это не имеет значения, — равнодушным тоном отозвался Лаберро. — Все равно людям придется начинать все сначала — рабски трудиться, чтобы выжить в непривычных условиях. Будет ли это им под силу? Вы ведь были на Венере? Что, по-вашему, там произойдет?
— Если нет своей планеты, на что можно надеяться? Три шанса против одного, что люди там либо вымрут, либо опустятся ниже уровня аборигенов.
— И я так думаю, — согласился Лаберро. — Ну, а если им удастся выжить, в чем я весьма сомневаюсь, желаю им удачи. — Он помолчал. Надеюсь, Сильвестро не подумает, что я в последний миг разжалоблюсь? Этого не случится. И если телеэкран будет еще работать, я получу немалое удовольствие, наблюдая, как суетятся муравьи вокруг своего муравейника.
— Три дня — срок немалый, — зевая, пробормотал Макс. — Я, пожалуй, немного посплю.
Его разбудил голос телекомментатора. Лаберро смотрел передачу. На экране был зал космодрома в Нью-Хейвене. Длинная вереница молодых людей и девушек терпеливо ожидала своей очереди на посадку в международные корабли. Время от времени камера показывала, как стартует очередной корабль: вздымаясь в дыму и пламени, он исчезал в сулящем спасение небе. Комментатор коротко, по-деловому, извещал о происходящем. Длинная очередь неторопливо продвигалась вперед. Камера метнулась в толпу: мужчины и женщины стояли неподвижно и молча следили за медленным шествием отобранных на посадку.
Лаберро переключился на другую программу. И там шла передача, посвященная текущим событиям. По-видимому, все станции в этот час всеобщего бедствия вели репортаж с мест. Показывали службу в церкви: звучала музыка тысячелетней давности, совершался еще более старинный спокойный обряд. Лица присутствующих были серьезны и сосредоточены.
Третья станция, которую включил Лаберро, вела передачу из музея Вейцмана. Здесь множество людей медленно переходили от одного экспоната к другому, прощаясь с шедеврами античности: вазами из Аттики, римской мозаикой, хрупкими японскими акварелями. На экране появилась самофракийская крылатая богиня победы, дважды погребенная и дважды восставшая из руин, второй раз — из руин Парижа. Ее торс, сильно поврежденный, но все еще прекрасный, заполнил весь экран.
Макс снова закрыл глаза и глубже уселся в кресле.
Он дремал и, когда просыпался время от времени, видел, что Лаберро не отрывается от экрана: земной шар готовился встретить свой конец. Нарастающий темп эвакуации… Церкви, переполненные верующими… Работники коммунальных служб, спокойно выполняющие свои обычные обязанности… Мир пришел на последний неторопливый поклон к сокровищам своего прошлого… Десятки разных сцен, участники которых одинаково преисполнены смирением и стремятся к единой цели.
Лаберро смотрел на экран. А Макс, очнувшись от дремоты, смотрел на Лаберро.
Одна сцена, появившаяся на экране через восемнадцать часов после первого объявления о предстоящем конце мира, была особенно впечатляющей. Среди гигантских калифорнийских секвой телекамера отыскала семью: отца, мать, мальчика лет семи и пятилетнюю девочку. Они пробирались между гигантскими стволами — пигмеи среди великанов. Девочка вскочила на выступающий из-под земли корень секвойи и застыла на нем. Геликоптер с камерой на борту взмыл в небо, чтобы с высоты показать ее, золотоволосую, рядом с древней царицей лесов. Лаберро поспешно, слишком поспешно переключился на другую программу.
Наблюдая за ним, Макс взвешивал шансы. Он сосредоточил все внимание на самом Лаберро и на силе, оказавшейся у Лаберро в руках. Теперь он убедился в правильности своей догадки: да, его план может быть осуществлен. Но одновременно он отдавал себе отчет и в том, что может произойти осечка. А что, если Лаберро не выдержит обещанных трех дней? Вдруг он поддастся стремительному натиску безумия? Вдруг обуявшая Лаберро гордыня увлечет его на тот, другой путь, и он нажмет маленькую зеленую кнопку? Все теперь зависело от того, насколько устойчивым окажется разум Лаберро. Да, не очень весело было коротать часы ожидания с такими мыслями в голове.
Он видел, что лицо Лаберро становится все более напряженным, значит, в его мозгу идет борьба. Он следил, стараясь не упустить того мгновения, когда напряжение достигнет предала. И это мгновение наступило, казалось бы, в самую неподходящую минуту. К вечеру второго дня Лондон навел телекамеру на одну из древних улиц города, и на экране появился резчик по дереву, сидящий во дворе своего дома. Осторожными, размеренными взмахами ножа он снимал стружку. Чтобы завершить такую работу, требовались недели, а то и месяцы.
Лаберро встал. Правая рука его нерешительно нависла над зеленой кнопкой, и вдруг, вскрикнув, он выключил главный рубильник и рухнул на руки подоспевшего Макса.
