Все же он, хоть и смутно, но отдавал себе отчет в своей нездоровой поглощенности работой и сознавал, что остальные обитатели комплекса грешат тем же. Он вполне мог осмыслить перемены, коим подверглись его интересы, образ жизни – даже образ мыслей – под давлением угнетающей атмосферы тесного, переполненного здания.
Конечно, иногда он осознавал, что как раз этого и добивался, что полное растворение в обществе являлось конечной целью, логическим завершением. Порой мелькала мысль о том, что за потерю связи с реальностью и полное – не просто в качестве стороннего наблюдателя – включение в безвременье и перенаселенность он заплатит временной потерей способности к рациональному мышлению, а, возможно, и физическим здоровьем...
Хотя Харрис не в силах был изложить свои выводы в словах, хотя никаких доказательств происходящему с точки зрения разума он не видел, но тем не менее отчетливо чувствовал принужденность: что-то руководило большей частью его действий. Вероятно, Лориана тоже чувствовала нечто в этом роде. Точно так же люди принимают наркотики все в больших и больших дозах, отчамянно пытаясь достичь своей цели – понимания и завершенности – ради которой в жертву приносится все: пища, отдых, да и самая жизнь. Но в этом случае существует хоть слабенькая надежда на то, что цель не иллюзорна...
Итак, Харрис стоял в наблюдательской, полностью сосредоточившись на переполненном крысином мирке внизу, пергнувшись через перила помоста, глаза расширены и не мигают... Вне своих дежурств он также проводил в обзорной столько времени, сколько мог. Крысиный социум продолжал развиваться в новом, непостижимом направлении. Фанерные домики, предназначавшиеся для удобства самок и их подрастающего потомства, были заняты самцами, самки же растили детишек на любом случившемся под рукой свободном пространстве и нервно скалились друг на друга. Самцы же время от времени таскали в домики всякую всячину: кусочки металла, отгрызенные от кормушек, щепки...
Ритуал, отмеченный впервые Харрисом и заключавшийся в том, что полтора-два десятка крыс выстраивались в круг, повторялся все чаще и чаще и стал уже привычным. Однажды Харрис наблюдал его вместе с Лорианой и опять почувствовал то же непонятное единомыслие, и – как и в прошлый раз – смог осознать весь исследовательский комплекс в целом. Однако на этот раз импульс был не так силен – он, казалось, был просто кратковременной остановкой на медленном пути к некоей неясной цели. Чувство не было таким чуждым и пугающим, как прежде; оно стало естественной принадлежностью той непривычной замкнутости, которую он осознавал в себе.
В ожидании результатов он продолжал терпеливо наблюдать. Иногда к нему присоединялись другие исследователи. Чувство завороженности нарастало; ясно было: эксперимент достиг той фазы, когда от него уже можно ожидать конкретных результатов. Комплекс посещали представители других областей науки и оставались в нем, надеясь, что предстоящая большая научная победа вот-вот будет достигнута. Все больше и больше народу скапливалось в здании.
– Мы все будто чего-то ждем, – заметила Лориана через несколько дней. – Все обо всем, кроме эксперимента, позабыли.
– Теперь ждать уже недолго, – бесстрастно сказал Харрис.
Они сидели в его комнатушке, тесно прижавшись друг к другу. Вскоре Харрису следовало заступать на дежурство.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Это не может длиться долго – я чувствую, что не может. Это – наподобие давления, но не разрушающего, а наоборот, от него сплоченность еще больше. Я с каждым днем укрепляюсь в чувстве, что все это в любую секунду может оборваться, и наступит такое громадное облегчение...
– Ты была бы права даже с одной практической точки зрения, – сказал Харрис. – Каждый фактор близок к своему максимуму. Мы уже не сможем еще меньше спать, или собрать здесь еще больше народа, и – у меня такое ощущение – не сможем сплотиться лучше, нежели в данный момент.
Он встал и принялся расхаживать взад и вперед – к дверям и обратно. Лориана некоторое время молча смотрела на него.
– Хорошо, – наконец сказала она, – на этот раз я пойду с тобой.
В очередной раз дойдя до двери, Харрис не повернул обратно, а вышел в коридор. Лориана последовала за ним.
Похоже, туда устремились сразу все: в коридорах не протолкнуться было от людей, следовавших в том же направлении. Всюду Харрис видел людей, знакомых настолько, будто он тесно общался с ними всю свою сознательную жизнь. Все были сплочены так, что сам Харрис и все прочие уже попросту не замечали присутствсия посторонних. Сплоченность перешла на качественно новый уровень.
Едва они достигли обзорной, откуда-то извне донесся тяжелый рокот. Харрис огляделся, рассеянно отвлекшись на шум, и понял, что это – всего лишь гроза. Снаружи, должно быть, штормит...
Народу в обзорной было – что сельдей в бочке. Уж не сейчас ли произойдет ожидаемая развязка, подумал Харрис, хоть сам не ожидал этой развязки так скоро. Такое множество людей, собравшихся здесь одновременно, могло быть и простым совпадением, но Харрис надеялся, что это не так.
Раздался второй удар грома, дождь едва слышно шуршал по бетонной крыше.
Всеобщее внимание было сфокусировано на переполненном крысином мирке. В поведении крыс появилось еще кое-что новенькое: активность за последние дни снизилась, и грызуны лежа дремали, либо сомнамбулически проползали небольшие расстояния, будто это стоило им неимоверных усилий. Глаза их – тусклые, немигающие – поблескивали в свете ламп, освещавших контрольный участок.
Харрис закусил губу и насторожился: любое – малейшее! – движение крыс устремлено было на формирование одного громадного круга!
Сзади и по бокам в обзорную втискивались люди. Они теснились на помосте, огибавшем помещение по периметру, и никто не замечал ничего, кроме крысиного мирка внизу. В конце концов приток людей сократился, утихла и отвлекающая суета. Атмосфера напряженного ожидания ощущалась чуть ли не физически; со стороны все происходящее очень напоминало спиритический сеанс. Чувство обитания в полувоображаемой, полностью чуждой среде стало непреодолимым; никто уже не мог бы сказать точно, что же такое реальность. Ученые и прочие работники комплекса стояли на помосте и в молчаливом ожидании взирали вниз, а крысы двигались все меньше и меньше и наконец полностью сформировали круг.
Харрис ждал этого момента, однако был выведен из равновесия единственно переполнившими его чувствами. Сознание его раскрылось, от чувства всепонимания, всеведения перехватило дыхание. Он почувствовал единство с каждым человеком в обзорной; его глаза были их глазами, его разум – их разумом. Все, присутствовавшие в обзорной, превратились в единое, взаимосвязанное целое. Сопротивляясь эйфории, готовой вот-вот перебороть его сознание, Харрис посмотрел вниз. Крысы были заняты чем-то, совершенно не поддающимся пониманию; один из домиков для потомства был перевернут, из него высыпалась груда каких-то мелких предметов.
