- Тут я с тобой не соглашусь, Норм, - вновь вмешался Толли, отчаянно мотая головой. - Если старикан затеял какую-нибудь пакость, он ни за что не отступится, пока не доведет дело до конца, особенно если знает, что ему можно помешать. Я же говорил: у него в избытке было подлости и…
- Толли, помолчи ради всего святого! В новых условиях характер твоего предка мог измениться, или, быть может, он повинуется каким-то высшим силам. Во всяком случае наша единственная надежда заключается в том, что он обладает контрзаклинанием и пожелает передать его нам. А чтобы передача прошла успешно, нам нужно воссоздать обстановку, которая была в студии во время первого “сеанса связи”.
Лицо его исказилось гримасой боли. Разжав руки, он выставил их перед собой. Трубка упала на пол. Несколько секунд Норман смотрел на волдырь от ожога на одной из ладоней, потом снова стиснул руки - Лафкадио изумленно моргнул - и продолжил свой монолог:
- Ребята, действовать надо незамедлительно. Воспользуемся тем, что у нас под рукой. Вы должны беспрекословно меня слушаться. Толли, я знаю, что ты “завязал”, но можешь ли ты раздобыть “травки”? Отлично. Нам понадобится ее столько, чтобы хватило на две-три дюжины порций. Гори, будь добр, принеси с собой какой-нибудь гипнотический стишок… Нет, памяти твоей я не доверяю, и потом, могут потребоваться копии. Лестер, Гори не сломал тебе ключицу своей бутылкой? Тогда отправляйся с ним и проследи, чтобы он выпил как можно больше кофе. А на обратном пути купите несколько связок чесноку и дюжину красных железнодорожных фонарей. Да, прихватите еще пару упаковок с монетами. Чуть не забыл: позвони своей спиритуалистке и как хочешь уговори ее присоединиться к нам. Ее талант может нам здорово помочь. Лаф, слетай к себе и тащи сюда фосфоресцирующую краску и черные бархатные портьеры, которые вы с твоим бывшим рыжебородым приятелем - я все про тебя знаю! - использовали, когда изображали из себя чернокнижников. А мы с Саймоном пока обставим студию. Ну что ж…
По лицу его прошла судорога, вены на лбу и жилы на шее чудовищно набухли, руки задрожали мелкой дрожью. То, с чем Норман так долго сражался, постепенно одолевало его.
- Ну что ж… Бум-пампампам-бим-вон отсюда!
Через час в студии пахло так, словно в ней развели костер из эвкалиптовых сучьев. Окна были занавешены портьерами с кабалистическими знаками. Свет снаружи, пробивавшийся сквозь портьеры, вкупе с потолочным высвечивал призрачные очертания фигур: Саймона - на подмостях, пятерых других интеллектуалов - в креслах вдоль стены. Все шестеро курили сигареты с “травкой”, усердно втягивая в себя кисловатый дымок. В их опустошенных марихуаной мозгах по-прежнему раздавались последние строки ригмароля [14] Гори, прочитанные звучным басом Лестера Флегиуса.
У противоположной стены расположилась в гордом одиночестве Фиби Солтонстолл. Она отказалась от марихуаны, заявив: “Спасибо, я всегда ношу с собой свой собственный пейоти [15]”. Она лежала с закрытыми глазами на трех небольших подушках. Ее плиссированная греческая туника саваном белела в полумраке.
Комнату по периметру опоясывала проведенная на высоте половины человеческого роста тускло светящаяся линия; не считая мест пересечения стен, она описывала еще шесть тупых углов. Норман заявил, что линия эта представляет собой топологический эквивалент пресловутой пентальфы, или магического пятиугольника. Над каждой дверью висели едва различимые связки чеснока; на полу перед дверьми рассыпаны были серебряные монеты.
Норман щелкнул зажигалкой, и к шести рдеющим огонькам сигарет прибавился язычок голубого пламени. С хриплым возгласом “Время близится!” антрополог быстро зажег фитили двенадцати железнодорожных фонарей, которые были укреплены в расстеленном на полу холсте.
В алых отблесках фонарей люди выглядели сущими бесами. Фиби пошевелилась и застонала. Сверху, из плотных облаков дыма под потолком, донесся кашель Саймона.
- Вот оно! - воскликнул Норман Сейлор.
Фиби тоненько вскрикнула. Ее спина выгнулась словно от электрошока.
Выражение крайнего изумления и боли появилось на лице Тельяферо Букера Вашингтона, как будто его укололи булавкой или прижгли ему кожу раскаленной кочергой. Решительно взмахнув руками, он отбарабанил на своей африканской деревяшке короткую фразу.
Среди клубов дыма возникла вдруг рука с зажатой в ней восьмидюймовой кистью, с которой сорвался огромный сгусток краски. Он шлепнулся на холст со звуком, который был точной копией выбитой Толли фразы.
В студии закипела лихорадочная деятельность. Руки в плотных перчатках выдернули фонари из гнезд и окунули их в заранее приготовленные ведра с водой. Были раздернуты портьеры, распахнуты окна и включены два электрических вентилятора. Находившегося в полуобморочном состоянии Саймона, который поскользнулся на последней перекладине лесенки и едва не упал, поймали и оттащили к окну. Он без сил рухнул на подоконник, и его вывернуло наизнанку. С Фиби Солтонстолл обошлись вежливее: ее отнесли ко второму окну и положили возле него. Гори проверил ее пульс и успокаивающе кивнул.
Затем пятеро интеллектуалов приступили к рассматриванию холста. Спустя минуту-другую к ним присоединился Саймон.
Ярко-красное пятно разительно отличалось ото всех предыдущих и было точной копией новой музыкальной фразы.
Насмотревшись на кляксу, интеллектуалы занялись ее фотографированием. Действовали они систематически, но без огонька. Если им и случалось взглянуть на холст, они вели себя так, словно не видели, что там изображено. И им вовсе неинтересны были черно-белые снимки нового пятна с засветленным фоном, которые они рассовали по карманам.
Внезапно от окна послышалось шуршанье портьеры. Фиби Солтонстолл, про которую за работой совсем забыли, приняла сидячее положение и огляделась. Во взгляде ее сквозило отвращение.
- Отведите меня домой, Лестер, - проговорила она тихим и ясным голосом.
Толли, который собрался было выйти из студии, остановился на пороге.
- Знаете, - сказал он озадаченно, - никак не могу поверить, что старикан набрался духу сделать то, что сделал. Может, ей известно, что заставило его…
Норман взял Толли за руку и приложил палец к губам. Вместе они вышли из комнаты; Лафкадио, Гориес, Лестер и Фиби последовали их примеру. Все пятеро мужчин наравне с Саймоном выглядели, точно пьяницы после продолжительного запоя, завершившегося приступом белой горячки.
Аналогичный эффект отмечался повсеместно по мере распространения новой музыкальной фразы и нового пятна. Контрзаклинание побеждало на всех фронтах. Всякий, кто видел его или слышал, повторял его один только раз (воспроизводил, показывал - в общем, распространял) и тут же забывал, причем первые фраза и пятно также бесследно улетучивались из памяти. Чувство принуждения и одержимости исчезало начисто.
