- Кто? - прокричал я, отводя глаза. - Кто приказал? Где ваш начальник?
- На другом конце отряда, командует установкой рей, хрипло ответил один парень.
Я прошел метров сто вдоль живого конвейера из "бабочек", передающих по цепочке из рук в руки тяжелые реи, выкрашенные в серебристую рефлекторную краску, и увидел чуть в стороне обнаженного по пояс верзилу-охранника. Положив на висящий на шее автомат руки, он с шумным выдохом делал приседания.
- Разминаетесь?! - набросился я на него. - Почему вы раздели ликвидантов?
- Чтобы загорали, господин обер-кобра, - отрапортовал он, вытягиваясь по струнке. - Им полезно, а то бледные, как смерть.
- За самоуправство будете наказаны, - пообещал я ему. Немедленно приведите себя в порядок и оденьте рабочих!
Охранник бросился выполнять приказание, а я вернулся к вездеходу. Там меня ждала еще более отвратительная картина: на своем сидении я увидел крупную женщину в ватных штанах, подпоясанных куском электропровода, через ее белую тонкую кожу выпукло просвечивали ребра. Она обеими руками торопливо засовывала себе в рот галеты, а водитель в это время усиленно разминал ее большие, с синими прожилками груди...
- Немедленно прекратите! - заорал я на них.
Ноль внимания. Тогда я схватил женщину за провод и вытащил из кабины. Изо рта у нее густо посыпались крошки.
- Я вас отдам под трибунал! - пригрозил я водителю.
Он только моргнул в ответ круглыми, ошалелыми от счастья глазами. Ну, как бороться с такими идиотами?!
- Вы что тут, осатаанели все? - попытался я его вразумить. - Это важный государственный объект, а не бордель! Доложите на фабрику о моем прибытии, пусть что-нибудь предпримут. Я не собираюсь торчать здесь вечно. И... стряхните объедки с моего кресла, черт побери!
Водитель позвонил по радиотелефону, доложил о моем скором прибытии и тут же передал мне трубку:
- Вас. Лично.
- Вальт Стип, инспектор Вечного контроля "Кобра", представился я.
- Дежурный по Фабрике, - послышалось в ответ. Господин Директор ждет вашего приезда. Он просил меня немедленно соединить вас с ним. Одну минуту.
- Я жду.
Трубка замерла, чтобы через несколько секунд взорваться экзальтированными воплями:
- Послушайте, любезный, где вы застряли?! Я вас жду с самого утра. Зарубите себе на носу: если вы опоздаете к ужину, я отдам вас под трибунал!
- Дорога перекрыта, господин директор, - не очень внятно ответил я, несколько ошарашенный таким бурным приветствием. Ликвиданты разбирают завал в начале трассы. То есть в конце...
- К черту завал! К черту концы! К черту ликвидантов! Я высылаю за вами вертолет. Вы слышите? Вас ждет сюрприз. Готовьте валидол. Все!
Трубка опять заглохла.
- Не обращайте внимания, - утешил меня водитель, заметив мой озадаченный вид. - Он со всеми так. Очень активный человек. Шутник и бонвиван. Энергия бьет фонтаном. Иногда - по окружающим. Он обещал вам сюрприз?
- Это не ваше дело, - поморщился я.
Фамильярность подчиненных я еще могу перенести, с ней по крайней мере можно бороться, но панибратство со стороны начальства меня особенно угнетает, ведь от него нет никакого универсального средства. Каждый раз приходится ловчить и выдумывать что-то новое, чтобы увернуться от вельможных похлопываний по щеке, а теперь ситуация особенно щекотливая, потому что непонятно, у кого больше формальных полномочий и реальной власти: у заслуженного трехсотлетнего ветерана с периферии или у инспектора из центра, который в десять раз младше его. Скверный расклад.
- У нашего Директора на каждом шагу сюрпризы, - не унимался водитель. - День для него прожит зря, если он кого-то не разыграет. Кого - неважно, хоть распоследнего ликвиданта. Однажды он ради хохмы пустил в газовую камеру веселящий газ. Причем не предупредив заранее охранника. Представляете, как ошалел бедняга, когда он откупорил дверь и на него, держась за животы от смеха, повалились хохочущие "покойники"? Его потом лечили от острого невроза...
- Помолчите, - оборвал я водителя. - Я не люблю черный юмор.
- Как угодно, - отвернулся он обиженно.
Однако надо быть готовым к возможным сюрпризам. Что ни говори, а миссия у меня довольно щекотливая. Надо освежить в памяти встречу с Главным инспектором, чтобы ничего не упустить из памяти. Может случиться, что ключ к разгадке моей миссии, а значит, и к ее успеху, лежит в какой-нибудь малозначащей с первого взгляда реплике. Я откинулся в кресле и сделал вид, что задремал, а сам стал во всех подробностях припоминать аудиенцию с Главным, благо, она была довольно короткой.
В тот день я только-только сгрузил на жесткий диск своего компьютера материалы нового дела, весьма объемного двенадцать мегабайт отчетов, докладных, объяснительных, рапортов, досье, доносов и кляуз - когда меня вызвали к Главному. Это было необычно. Сотрудники моего уровня никогда не получали заданий непосредственно от него, всегда через промежуточного начальника, поэтому я с самого начала решил, что в чем-то провинился. Но и тут было что-то не так: трудно себе представить, насколько серьезной должна быть вина, чтобы сам Главный устраивал провинившемуся выволочку. С нехорошим предчувствием я отправился "на ковер".
Мне уже приходилось несколько раз видеть этого человека на различных совещаниях, где он раздавал указания, но впервые я попал в его кабинет и дистанция между нами сократилась до нескольких шагов. Вблизи он оказался не таким страшным, каким представлялся на почтительном расстоянии. На совещаниях он выглядел резким, решительным, жестоким и беспощадным. Сам его вид заключал в себе нечто хищное: высокий рост, широкие плечи, зачесанные назад короткие седые волосы, агрессивно встающие над покатым лбом, крючковатый нос, вдавленные в череп глаза, бескровные губы, даже не губы, а их отсутствие, заполненное короткими глубокими складками вертикальных морщин. Не человек, а кондор. Птице-человек. Никто не знал, сколько Главному лет, но всем было слишком хорошо известно, что он один из старейших на Земмле. Значит, ему было около трехсот пятидесяти. Должно быть, время вытравило из него какие-либо чувства: он никогда не был ни возбужденным, ни подавленным, ни радостным, ни грустным, ни чем-либо озабоченным. На одном бесконечно длинном заседании я даже задумался о том, какие жизненные стимулы движут этим человеком, и пришел к неминуемому выводу, что им руководит сам Спаситель. Если бы наш Главный был смертен, возможно, его после кончины причислили бы к лику святых как праведника, который жил не для себя, а исключительно ради великой идеи и общего дела.
Так вот, когда Главный в тот день пригласил меня сесть в его кабинете в глубокое кожаное кресло, передо мной предстал расслабленный мудрый человек, не грозный громовержец Зевс, облаченный в строгую черную форму с тремя золотыми молниями регалиями руководителя могущественного ведомства, - но тихий домашний философ в сером шерстяном костюме свободного покроя, при галстуке, но в мягких отороченных мехом тапочках. Всем своим видом он давал мне понять, что меня ожидает не совсем официальное задание.
