— Отец, мне надо с тобой поговорить. У вас здесь душно; хорошо бы пойти в поле или… в лес.
— Надолго, Ваня? — с нарочитой беспечностью спросил Алексей.
— Не очень… может быть, — с запинкой ответил мальчик. — Только пойдем сразу же.
— Алеша, я управлюсь без тебя. Не забудь гравиметр, — сказал Иван и отвернулся, скрывая волнение.
Увидев у крыльца девочку, Алексей ласково обнял ее за плечи.
— Давно что-то вы не появлялись. Совсем отбились от рук.
— Нам так хорошо здесь, — смущенно ответила она, посматривая на мальчика.
Незаметно прошли несколько километров, и Алексей спохватился только в лесу. Дышалось ему легко, как на Земле, но, не доверяя чувствам, он торопливо поднес гравиметр к глазам. Стрелка стояла возле единицы — уровня земного тяготения. На небольшой поляне, «заповедной поляне», мысленно назвал он ее, было тихо. Казалось, ни один порыв ветра не добирался сюда. Огромные, в несколько обхватов, деревья возносились в фиолетовое небо, и звенящее напряжение ощущалось в стволах. Медная, в глубоких морщинах кора как бы светилась изнутри. Алексей пристально разглядывал корни поистине титанической мощи, которые выступали над почвой, очевидно образуя под землей сеть сложнейшей структуры.
— Отец! — прервал его размышления мальчик, — Отдохни немного, а мы сейчас придем. — И потянул за собой Машу, которая взволнованно смотрела на Алексея, словно порываясь что-то сказать.
Алексей кивнул, хотя ему было совсем не по себе, как он потом признавался, остаться одному в таинственном средоточии сил планеты. Усевшись у подножия внушительного великана, прожившего на свете, наверное, многие тысячелетия, он осмотрелся, потом улегся на мягкую траву и прикрыл глаза. Легкий дурманящий аромат, от которого на мгновение блаженно закружилась голова, незаметно подкрался к нему. Алексей встревожился, сел и прислонился к теплой, почти горячей коре дерева, осторожно проведя по ней ладонью. И вдруг его сердце бурно забилось.
К нему приближалась юная женщина. Она шла, слегка улыбаясь, и была как чудо, в которое верит ребенок, а порою и умудренный жизнью человек, не разучившийся удивляться и радоваться. Когда она заговорила, трогательная робость послышалась в ее голосе.
— Ты так жаждал меня увидеть, что я попросила твоих детей привести тебя.
— Кто ты? — спросил он срывающимся голосом.
— Титания! Вы, люди, так меня назвали. Ты видишь меня такой, какой хотел бы увидеть.
— Значит, ты не существуешь?
— И да и нет. Что вы хотите от меня, люди?
— Знания.
— И только? А понять мир, в который вы пришли, для вас это не важно?
— Понимание приходит со знанием.
— Не всегда. Можно смотреть и слушать и ничего не почувствовать. Мой мир полон голосов, но вы так мало расположены их услышать. Вы только хотите взять, но неужели вы ничего не найдете для меня в своих сердцах? Кроме имени… — как лесной колокольчик прозвучал ее смех… — Титания!..
— Титания! — воскликнул он, протягивая руки…
— Алеша! Алеша!.. — отчаянными глазами смотрела на него Кэтрин. — Что с тобой? Очнись!
Он встряхнул головой, прогоняя наваждение, медленно поднялся на ноги, оглядываясь по сторонам, и увидел приближающихся из глубины леса кентавров.
— Мама! — строго обратился мальчик к Кэтрин. — Ты пришла слишком рано. Я сам позвал бы тебя.
— Что случилось, Алеша? — с изумлением спросила она, глядя то на него, то на кентавров.
— Я просто увидел чудесный сон, — сказал он весело, — а ты меня не вовремя разбудила.
— Пойдем отсюда поскорее, я боюсь, вдруг прилив гравитации застанет нас здесь. — Кэтрин уцепилась за его руку.
— Теперь нам ничто не угрожает на этой планете. — Он обнял жену, и они вместе с кентаврами направились к базе.
Когда Алексей рассказал коллегам о своем визите в заповедный лес, все сошлись на том, что это была галлюцинация, приступ эвфории под влиянием наркотических испарений. Впрочем, было решено провести пассивный полевой эксперимент в масштабе материка, на котором была расположена база. Около месяца, позабыв о гравитационных приливах, заметно ослабевших, ученые размещали датчики в массивах лесов по предложенной Алексеем координатной сетке.
Он потерял сон, пытаясь проследить за установкой каждого прибора, чтобы исключить возможность отступления от жесткого правила: не заниматься вивисекцией — только регистрировать заданные параметры.
Иван день и ночь сидел за пультом «Феникса», готовясь к приему потока информации, которая должна была одновременно поступать со всего материка. Чтобы увеличить резервы емкости памяти «Феникса», Иван уговорил Александрова временно подсоединить электронный мозг корабля.
Только кентавры, казалось, остались в стороне от лихорадочной деятельности людей, но все время были среди них. Кентавров так и прозвали — «титанический патруль». В этой шутке была немалая доля правды. Однако и они не сумели за всем уследить. Когда после контрольной проверки систем и блоков «Феникса» он был включен на автоматический прием информации от датчиков, сразу же в районе леса начался гравитационный шторм.
Алексей решил сам проверить датчики в лесу. Едва выйдя из командного пункта, он сразу же увидел беспокойно ходивших возле базы кентавров. Не сказав ему ни слова, они помчались в непроглядной ночи по знакомой дороге. Алексей даже не удивился, что может сейчас делать такие длинные прыжки, как во времена первой практики на Луне. «Никогда еще не был так велик отлив», — подумалось ему. Но падение гравитации неизбежно было связано с разряжением атмосферы, хотя, к счастью, и не в линейной зависимости. Поэтому, подбегая к лесу, он совсем запыхался. Кентавры молча бежали рядом, и он слышал их бурное, затрудненное дыхание.
От деревьев исходил золотисто-пурпурный свет, но тревожный трепет пробегал по ним. А три дерева словно полыхали кроваво-багровым пламенем. Он подбежал к ближайшему и с гневным возгласом оборвал провода датчиков. Опустившись на колени, осторожно вытащил заземление, безжалостно загнанное в корень, очевидно, в болевую точку дерева. Быстро освободил остальные и, пока стоял в растерянности, соображая, как залечить раны, с удивлением увидел, что они на его глазах затянулись и пульсирующее мерцание деревьев ослабело, приобрело обычный спокойный характер.
Он стоял вместе с кентаврами в центре поляны, и величественная музыка, неслышимый торжественный хорал поднимался из таинственных планетных глубин, подступая к сердцу никогда не испытанным восторгом. Алексей думал о том, что только древним поэтам удавалось когда-то с потрясающей выразительностью сказать о кровном родстве людей со всей Вселенной, определяющем их поступки и мысли.
