Сегодня вечером корабельный компьютер выбрал нам для показа сцены из, может быть, религиозной церемонии, которая проходила каждый день на закате. Как бы то ни было, это была интерпретация Ху Мун. Я думаю, что, возможно, руководители колонии прочли те же самые книги по экспедиционной социализации, что и Ху Мун, но я держал эту теорию при себе.
Дети были уложены в кроватки, а взрослые двигались по направлению к небольшой открытой площадке в центре поселения, лица умыты, волосы причёсаны, с выражением спокойного ожидания.
Компьютер при редактировании исключил много материала, так как мало волнующего можно найти в большой молчаливой группе людей, смотрящих, как заходит солнце. Изредка холокамера подъезжала по-ближе и наш контур заполнялся одним лицом.
Тут был мужчина средних лет с тонкими острыми чертами, дымивший скрученной в ручную сигаретой, раскосые глаза полузакрыты. Его волосы по-прежнему были спутанными веревками, что время от времени было модным на Джа-мире, но я обратил внимание, что многие колонисты по-моложе отказались от этого стиля. Как то, я поинтересовался вслух, почему они просто не вернулись на Джа-мир, когда Бонтон стал слишком опасен. Ирвэйн просветил меня в истории Джа-мира, сказав, что Джа-мирцы оценили убыль населения, произошедшую в результате печально известных Ганджа Войн, когда очень многие погибли или эмигрировали со своего прекрасного мира, включая предков умерших колонистов. Джа-мирцы учредили строгий контроль за размножением и положили конец иммиграции. Единственными желанными посетителями были туристы, которые прилетали, тратили деньги и улетали. Исключений для покинувших родину групп сделано не было.
Камера передвинулась к женщине с налитыми кровью глазами и с облаком вьющихся белых волос, которая умело держала чиллум[3] между своими пальцами с большими костяшками и выпускала облачка белого дыма в угасающий свет, беззвучно смеясь.
Многие курильщики сидели одни, но здесь и там небольшие группки передавали из рук в руки толстые сплифы[4]. Никто не разговаривал.
Особенно долго камера задержалась на красивой молодой женщине с кожей, такой же чёрной и блестящей, как раковины, которые она носила в своих длинных, мягко вьющихся волосах. Я предположил, что у кинооператора были, или он надеялся на них, интимные отношения с ней, с такой любовью она была снята. Красноватый свет заката образовал у неё ореол. Она сидела в стороне от других и выпускала дым из простой латунной трубки с бамбуковым мундштуком, она была погружена в себя и её выражение нельзя было прочесть даже тогда, когда камера приблизилась настолько, что её глаза с тяжёлыми веками заполнили экран.
«Одна из трубочных мастеров общины, Сухаили», – сказал наш компьютер своим мягким голосом. «Человек высокого статуса, статуса, происходящего из её профессии и значительного личного обаяния».
Это я мог понять. Сквозь столетия мне она казалась такой же реальной, как и любой из моих спутников, и более интересной. Странно думать, что она уже давно мертва, странно думать, что какие-нибудь осколки костей, которые Ирвэйн отсеивает с места раскопок, могли принадлежать этому элегантному существу.
Я понял, что эти мысли ко всему и печальны. У меня больше не было желания общаться, поэтому, я вышел из корабля и вернулся в свой жилой модуль, и попытался заснуть.
Завизжал сигнал тревоги периметра, разбудив меня часом позже полуночи. Я скатился с койки, пошатывающийся и сбитый с толку, но не забыл схватить оружие, которое мне выдали, короткоствольный смартган[5], который не стрелял, если был направлен на кого-либо из участников экспедиции, корабль или на какую-либо важную систему жизнеобеспечения. Это было совершенное оружие для неподготовленного человека. Я надеялся, что другие вооружены таким же образом.
Я выбежал наружу. Голая мёртвая женщина четырёх метров высотой пошатываясь шла вдоль периметра, пронзительно крича в металлический унисон с тревогой. Я сказал, что это была мёртвая женщина потому, что её огромный живот был распорот от грудины до лобковой кости, хотя ничего, кроме крови, из раны не вытекало. На самом деле мне показалось, что внутри женщины не было ничего, кроме пустоты, и я удивился, откуда у неё берётся воздух, чтобы производить эти ужасные звуки.
Её кожа была того неприятного сине-серого цвета, который поражает трупы, её глаза, казалось, смотрели в разных направлениях, её руки неуклюже свисали по бокам. Её огромный размер как-то особо подчёркивал невероятный ужас её существования.
Я думал, что у меня галлюцинация, пока пулемётная пушка сверху модуля безопасности не выпустила длинную очередь и не разорвала её на кувыркающиеся ошмётки.
Джэнг стоял возле модуля, одетый в чёрную мономолекулярную броню и вооружённый закреплённым на плече орудием, почти таким же мощным, как пулемётная пушка. Он постукивал по вмонтированной в запястье инфо-пластине; несомненно, это он отдал приказ пулемётной пушке выстрелить.
«Что..?» – спросил я.
«Без понятия», – сказал он своим мягким монотонным голосом. Я не мог видеть его выражения за зеркальным щитком его шлема, но сомневаюсь, что его лицо показало бы хоть какое-то замешательство, которое чувствовал я.
Подошёл Ирвэйн, одетый в модную розовато-лиловую версию брони Джэнга, размахивая пушкой, даже большей, чем у Джэнга. Он походил на опасный виноград. «Что это было?» – спросил он голосом, полным недоверия и страха; очевидно он видел эту штуку из своего укрытия.
В своём дверном проёме появилась Дьюайн, очаровательно одетая только в пару ночных папочек в виде банни-кроликов, глаза вращаются, лицо белое. Она казалась на грани резкого приступа морской болезни, горло дёргается, руки крепко сжаты между её прелестных грудей. Я вежливо отвёл взгляд, пока Ху Мун не закричала на неё и она, спотыкаясь, не вернулась в свой модуль.
«Принеси мне образец, Лисон», – сказал Джэнг, протягивая мне контейнер для образцов. «Будь так любезен».
Я взял контейнер, хотя первым моим желанием было отдать его обратно. «Образец чего?»
«Мяса этой штуки... или то, из чего она была сделана», – сказал Джэнг, гляда поверх моего плеча. «Лучше поторопись».
Я резко повернулся и увидел, что куски разорванного монстра, по всей видимости, втаивают в грунт. Это исчезновение сопровождалось беспокоящим ползущим движением. Я не был полон энтузиазма, но, конечно, я был самым расходным участником экспедиции, за исключением сосулек. Поэтому, когда Джэнг на короткое время отключил датчики периметра и махнул мне идти за линию, я пошёл... более или менее охотно.
