К Ганидю, чтобы поддержать, потянулось множество рук. Рядом уже стояли тазы с теплой водой, кто-то мыл его жесткими губками; потом его вытерли досуха. И вот он стоит чистый, и ему очень тепло в сером плаще, заботливо накинутом на плечи, а вокруг, в большом светлом зале, повсюду слышатся веселый говор и смех. Какой-то лысый человек хлопнул его по плечу:
— Пошли, пора давать Клятву.
— Все… все ли я сделал правильно?
— Все! Только слишком долго держал над головой этот дурацкий факел. Мы уже думали, что нам весь день придется рычать в темноте. Идем.
С высокого с белыми балками потолка до черного пола (футов на тридцать) ниспадал сверкающий белизной занавес, к нему и повели Ганиля.
— Завеса Тайны, — совсем буднично пояснил ему кто-то.
Говор и смех оборвались; теперь все молча и неподвижно стояли вокруг него. В этом безмолвии белый занавес раздвинулся. По-прежнему, как сквозь туман, Ганиль увидел высокий алтарь, длинный стол, старика в белом облачении.
— Поклянешься ли ты вместе с нами нашей Клятвой?
Кто-то, слегка толкнув Ганиля, подсказал ему шепотом: «Поклянусь».
— Поклянусь, — запинаясь, проговорил Ганиль.
— Клянитесь же, Давшие Клятву! — и старик поднял над головой железный стержень, на конце которого был укреплен серебряный «икс». — Под Крестом Обычного Дня клянусь не разглашать обряды и тайны моей Ложи.
— Под Крестом… клянусь… обряды… — забормотали вокруг; Ганиля опять толкнули, и он забормотал вместе с остальными.
— …Хорошо поступать, хорошо работать, хорошо думать…
Когда Ганиль повторил эти слова, кто-то шепнул ему на ухо: «Не клянись».
— …Бежать от всех ересей, предавать всех чернокнижников Судам Коллегии и повиноваться Высшим Мастерам моей Ложи отныне и до самой смерти…
Бормотание, бормотание… Одни вроде бы действительно повторяли длинную фразу, другие, похоже, нет; Ганиль, совсем растерявшись, не зная, как ему быть, пробормотал слово или два, потом умолк.
— …и клянусь не посвящать в Тайну Машин тех, кому не надлежит ее знать. Призываю в свидетели моей клятвы Солнце.
Голоса потонули в оглушительном скрежете. Часть потолка вместе с кровлей медленно, рывками начала подниматься, и за ней показалось затянутое облаками желто-серое летнее небо.
— Смотрите же на Свет Обычного Дня! — вдохновенно провозгласил старик.
Ганиль поднял голову и уставился вверх. Поднимавшаяся на оси часть крыши остановилась на полпути — по-видимому, в механизме что-то заело; раздалось громкое лязганье, потом наступила тишина. Очень медленно старик подошел к Ганилю, поцеловал его в обе щеки и сказал:
— Добро пожаловать, Мастер Ганиль, отныне и вы причастны к обрядам Тайны Машин.
Посвящение совершилось, Ганиль был теперь одним из Мастеров своей Ложи.
— Ну и ожог же у тебя! — сказал лысый.
Все они уже шли по коридору назад, Ганиль ощупал лицо рукой; кожа с левой стороны на щеке и у виска оказалась содранной — больно было дотрагиваться.
— Тебе еще повезло, что уцелел глаз, — продолжал лысый.
— Чуть было не ослеп от света Разума, а? — сказал тихий голос.
Обернувшись, Ганиль увидел человека со светлой кожей и голубыми глазами — голубыми по-настоящему, как у кота-альбиноса или у слепой лошади. Ганиль, чтобы не видеть уродство, сразу отвел взгляд в сторону, но светлокожий продолжал тихим голосом (это был тот же голос, что во время Клятвы прошептал ему: «Не клянись»):
— Я Миид Светлокожий. Мы с тобой будем работать вместе в Мастерской Ли. Как насчет пива, когда мы отсюда выберемся?
Было очень странно после всех потрясений и торжественных церемоний этого дня очутиться в сыром, пахнущем пивом тепле харчевни. Голова у Ганиля закружилась. Миид Светлокожий выпил полкружки, с видимым удовольствием стер с губ пену и спросил:
— Ну, что ты скажешь о посвящении?
— Оно… оно…
— Подавляет?
— Да, — обрадовался Ганиль, — лучше не скажешь — именно подавляет.
— И даже… унижает? — подсказал светлокожий.
— Да. Великое… великое таинство.
Ганиль сокрушенно уставился в кружку с пивом. Миид улыбнулся и сказал своим тихим голосом:
— Знаю. А теперь допивай скорей. Пожалуй, тебе следует показать этот ожог Аптекарю.
Ганиль послушно вышел за ним следом на вечерние узкие улочки, кишевшие пешеходами и повозками, среди которых пыхтели и самодвижущиеся. На Торговой площади ремесленники запирали на ночь свои будки, уже были закрыты на крепкие засовы огромные двери Мастерских и Лож на Высокой улице. То там, то здесь, словно растолкав нависающие над улицей и налезающие один на другой дома, появлялся гладкий, без окон, желтый фасад храма, украшенный полированным медным кругом. В темных недолгих летних сумерках под неподвижной пеленой облаков темноволосые с бронзовой кожей люди Обычного Дня собирались группами, стояли без дела, толкались и разговаривали, переругивались и смеялись, и Ганиль, у которого от усталости, боли и крепкого пива кружилась голова, старался держаться поближе к Мииду; хотя Ганиль и был теперь Мастером, чувство у него было такое, будто только этот голубоглазый незнакомец знает путь, которым ему, Ганилю, следует идти.
— XVI плюс XIX, — раздраженно сказал Ганиль. — Что за чушь, юноша, ты что, складывать не умеешь?
Ученик густо покраснел.
— Так, значит, не получается, Мастер Ганиль? — неуверенно спросил он.
Вместо ответа Ганиль до отказа вогнал металлический стержень в отверстие парового двигателя, который чинил юноша; прут оказался на дюйм длиннее, чем нужно.
— Это из-за того, Мастер, что большой палец у меня слишком длинный, — сказал юноша, протянув руку с узловатыми пальцами. Расстояние между суставами большого пальца было и в самом деле необычно велико.
— Да, это правда, — сказал Ганиль. Его темное лицо стало еще темнее. — Очень интересно. Но важно не то, какая у тебя мерка, а то, чтобы применял ты ее последовательно. И что еще запомни, ты, тупица, так это то, что, если сложить XVI и XIX, XXXVI не получается, не получалось и, пока стоит мир, не получится никогда, — а ты невежда и непосвященный!
— Да, Мастер. Очень трудно запомнить.
— А это, Уонно Ученик, нарочно так сделано, — послышался низкий голос Ли, Главного Мастера, широкоплечего толстяка с блестящими черными глазами. — На одну минуту, Ганиль.
И он повел его в дальний угол огромной Мастерской. Едва они отошли от ученика на несколько шагов, Ли весело сказал:
— Вам, Мастер Ганиль, немножко не хватает терпения.
— Таблицы сложения Уонно должен бы уже знать.
— Иногда даже Мастера забывают что-то из этих таблиц, — Ли отечески похлопал Ганиля по плечу. — Знаешь, ты говорил так, будто ожидал, что он это вычислит! — Главный захохотал звучным басом; его умные глаза весело блестели. — Тише едешь, дальше будешь… Если я не ошибаюсь, накануне ближайшего Дня Отдыха ты будешь у нас обедать?