– А где обломки? Следы распада?
– И разлетелся он на атомы, не оставив и следа, – мечтательно продекламировал Дампье.
– Может быть, – среагировал Гас.
– А зачем было помещать робота в стазис? Техника Магистров не стареет.
– Это могла быть новая разработка, очень сложная и ценная.
– Телепорт сложен? Телепорт ценен?
– Безусловно.
– Но он хранился без стазиса.
– Не путайте дар божий с яичницей.
– Ещё варианты? – вклинился в бурное обсуждение Доцент.
– Телепорт важен только для нас, – не сдавался кто‑то очень уж упрямый. – Кто знает, что представляло большую ценность для самих Магистров?
– Предлагаешь найти одного и спросить?
– Еще варианты? – взревел Доцент раненым буйволом, чем сразу снискал мое уважение.
Хоть он и аналитик, но в нем присутствуют сержантская выправка и командирская глотка. Мой приятель сержант Морган, к примеру, страдает полным неумением орать на подчиненных, что, на мой взгляд, является для командира существенным недостатком. Тем более в Аналитическом Отделе. Да на этих умников просто нельзя не орать, они затыкаются только в том случае, если командирский рев заглушает их собственные мысли. Рев Доцента мог заглушить даже горный поток.
– А что, если это локальное планетарное явление, никак не связанное с артефактом и обретающее активность только в определенные временные периоды? Что‑то вроде гравитационных ловушек Лумиса?
– И оно произошло одновременно с открытием артефакта?
– Бывают и более странные совпадения. К тому же его могла спровоцировать энергетическая активность в данном районе.
– Притянуто за уши, – высказался Дампье. – Да и сами уши сильно смахивают на ослиные.
– Не вариант, – вынес вердикт Доцент. – Кто продолжит?
– С вашего позволения, у меня вопрос. – Я сделал шаг вперед. Стоило мне заговорить, как надо мной соткался новый источник света, и поверхность под ногами изогнулась, вынося меня на возвышение. – Чужого присутствия на планете не обнаружено, Марк?
– Не могу ручаться за всю планету, – сказал Коули. – Ибо поиски идут и сейчас. Но за Северный континент отвечаю. В интересующем нас плане он пуст.
– В таком случае, можем ли мы предположить, что нечто, находящееся внутри артефакта, покинуло планету?
– Ты можешь предполагать все что угодно, Макс, – сказал Коули, по жизни бывший суровым прагматиком. – Но реального подтверждения я дать не могу.
– Возможен ли такой вариант?
– Возможен любой вариант, какой ты только сможешь вообразить. Включая экспансию разумных муравьев.
– Надеюсь, до этого не дойдет, – сказал я. – Пока все.
– У меня тоже вопрос, – сказал кто‑то, мне незнакомый.
– К черту, – сказал Дампье. – Вопросов и так предостаточно, нам нужны ответы!
– И все же, – сказал Доцент. – Дадим молодому человеку возможность высказаться. Только пусть сначала он представится.
Очевидно, не я один раньше не встречал этого парня.
– Лео Макферсон, группа вирусологии, – представился он. – Я хочу, чтобы мы представили ситуацию. Идет война. Выживание самой расы находится под вопросом. На случай победы запасы не нужны, так? А что бы лично вы захотели сохранить в случае своего поражения? Остатки гениальных технологий, которые могут заинтересовать пришедшие после вас расы? Но какое вам до них дело? («Магистрам могло быть дело!» – чей‑то выкрик. Чей не разобрать, народу все прибывает.) Машины, которыми некому будет пользоваться? Биологические культуры, представляющие для потомков лишь академический интерес? Мину, ловушку, которая убьет людей, открывших контейнер? Но какой во всем этом смысл?
– Такой же, как и в твоем выступлении, – сказал Дампье. – Никакого.
– А возможно, – вещал малыш, не обращая внимания на происки завистников, – вы захотели бы сохранить генофонд расы?
– Дети не выживут во враждебном для них мире победителей.
– Победителей не было. Уничтожены были все.
– Тогда тем более не выживут.
Несмотря на яростные вопли противников, версия Лео несла в себе здравый смысл.
Генофонд расы – вещь настолько ценная, что его можно заключить в статис‑поле. Только версия с генофондом никак не объясняла смерти шестнадцати человек и бесследного исчезновения содержимого артефакта.
Марк Коули посмотрел на часы, сделал замысловатый пасс рукой и растворился в воздухе. Именно так для нас выглядел его выход из Сети.
– Знаешь, – обернулся ко мне Доцент, – Мартин заскакивал сюда и известил нас об устраиваемом тобой сейшне, так что если ты не хочешь опоздать на тобой же организованную тусовку, нам, пожалуй, пора двигать.
Глянув на циферблат, я утвердительно кивнул головой. Кивал я, правда, уже пустому месту.
Следом за Доцентом исчез и Дампье. Ну что ж, по крайней мере, я хоть представляю, с чем мне предстоит столкнуться через несколько минут.
Стащив с лица визор и засунув распечатки под мышку, я галопом промчался по Штаб‑квартире, боясь опоздать.
– Сущий живчик, – прокомментировал ситуацию чуть не задавленный доктор Фельдман, случайно оказавшийся на дороге. – И не подумаешь, что я выписал его всего пару часов назад.
Несмотря на мои опасения, явился я далеко не последним.
Доцента еще не было, ходит он не так быстро, все‑таки возраст и все такое... Коули бесстрастно сидел у стены, скрестив руки на груди. Курчавый Патрик Дампье смотрел на меня мрачно и критически. Зато жизнерадостный Мартин, сидя у терминала, с довольной физиономией рассказывал всем присутствующим, что Соболевский наконец‑то сошел с ума и надо дать шанс ему высказаться и похоронить себя собственноручно. Уловка действовала, аудитория прислушивалась к нему все более внимательно, бросая на меня быстрые взгляды. Неловко быть в центре внимания.
Вошел Доцент. Мы поздоровались, и он сел рядом со мной. Хорошо хоть не спрашивает про зубы. А может, просто еще не слышал?
Предпоследним в собственный кабинет продефилировал серьезный Морган с мокрыми после душа волосами. Он сел на свое место и принялся перебирать бумаги на столе.
Замыкающим, без которого, собственно, и не решались начинать, стал капитан Зимин.
Здоровенный кряжистый мужик с грацией бурлака, тягающего по реке крупнотоннажные баржи, и с блистательными мозгами. Выходец с Елизаветы, предпочитающий водку всем алкогольным напиткам, чай – безалкогольным и сибирские пельмени – всем изыскам современной кухни. Копну его огненно‑рыжих волос без малейшего намека на седину, несмотря на возраст в сто двадцать шесть стандартных лет, покрывала форменная фуражка. Я вообще никогда не видел его без мундира и считал достоверными циркулировавшие по Штаб‑квартире слухи, что, даже парясь в бане, он не снимает кобуры.
