Однако убийца так и не умер. Труп, отправившийся в печь, оказался не более чем пустой оболочкой. За два дня до сканирования Томас потерял терпение и отменил своё прежнее распоряжение, чтобы его «я» из плоти и крови после этой процедуры было позволено сохранять сознание.
Так что умирающий не проснулся и не узнал, что смерть уже перед ним. Не было отдельного, смертного Томаса Римана, чтобы унести с собой в очистительный огонь груз вины.
* * *
Томас встретился с Анной в Гамбурге летом 1983 года, в привокзальном кафе. Он приехал выполнять поручения своего отца. Она направлялась в Западный Берлин на концерт. «Ник Кейв энд Бэд Сидз».
Кафе было переполнено, и они оказались за одним столиком. Внешность Анны не была потрясающей – темноволосая, зеленоглазая, лицо округлое и плоское. Томас и не посмотрел бы на неё второй раз, повстречайся они на улице, – но вскоре случайной соседке удалось произвести на него впечатление. Смерив его оценивающим взглядом, она сказала:
– Я могла бы убить ради такой рубашки. У вас расточительные вкусы. Чем вы занимаетесь, чтобы себе их позволить?
Томас из осторожности соврал:
– Был студентом. Инженерное дело. Несколько месяцев назад бросил. Безнадёжно, я всё проваливал.
– А сейчас что вы делаете?
Он ответил ей скорбным взглядом.
– У моего отца есть торговый банк. Я пытался стать инженером, чтобы отойти от семейного дела, но…
Собеседница нисколько ему не посочувствовала.
– Но облажались, так что теперь ему от вас не отделаться?
– И наоборот.
– Он очень богатый?
– Да.
– И вы его ненавидите?
– Конечно.
Она сладко улыбнулась.
– Хотите, я его для вас украду? Вы мне дадите всю секретную информацию, а выкуп поделим пополам, фифти-фифти.
– Вы зарабатываете на жизнь похищением банкиров?
– Не только.
– По-моему, вы должны работать в магазине звукозаписей.
– Ошибаетесь.
– Или в лавке пользованной одежды.
– Ещё холоднее.
– С кем вы встречаетесь в Берлине?
– Просто с несколькими друзьями.
Когда объявили её поезд, Томас попросил у неё телефонный номер. Она записала номер на манжете его рубашки.
Следующие несколько месяцев Томас звонил ей всякий раз, когда приезжал на север. Три раза Анна под каким-нибудь предлогом отказывалась от встречи. Он уже почти сдался, но насмешливое выражение её лица не выходило из памяти, и он знал, что хочет увидеть её снова.
В начале ноября она наконец ответила:
– Заглядывай, если хочешь. Я ничем не занята.
Томас собирался позвать её в ночной клуб, но Анна сидела с ребёнком.
– Это не мой. Подруга присмотреть попросила.
Они смотрели телевизор, потом занялись сексом на диване. Привалившись к нему, Анна заметила:
– А ты в самом деле очень славный.
Она чмокнула его в щёку, затем скрылась в спальне и заперлась. Томас заснул под старый фильм с Джоном Уэйном. В два часа ночи в дверь постучали две несовершеннолетние девчонки с размазанной тушью на физиономиях, и Анна продала им пластиковый пакетик с белым порошком.
Томас, так и оставшийся на диване, спросил, героин это или кокаин.
– Героин.
– Ты сама пользуешься этой дрянью?
– Нет.
Анна смотрела на Томаса с ласковой иронией, и ей явно не было дела до того, верит ли он ей.
Второй раз он проснулся в половине шестого. Анна ушла. Ребёнок по-прежнему был в своей кроватке и орал. Томас сменил ему подгузник и накормил (Анна ему показала, где что лежит). Хотел принять душ, но горячей воды не оказалось. Он побрился и ушёл как раз вовремя, чтобы попасть на свою встречу, говоря себе, что Анна скоро вернётся. Всё утро и в обед он чувствовал исходящий от ладоней кисловатый запах младенческой кожи и гадал, не чуют ли его улыбчивые представители строительных компаний.
В отеле он заплатил за ночь, которую там не проводил, поскольку знал, что отец подвергнет все его расходы внимательному изучению. Потом позвонил. Анна была дома, он разбудил её. Кто-то рядом с ней недовольно закряхтел. Томас ничего не сказал про ребёнка.
В следующий раз он приехал в субботу днём, спешить было некуда. Они встретились в «Альстерпавильоне» и пили кофе, разглядывая клоунов в лодках на озере Альстер, а потом пошли делать покупки на Юнгфернштиг[8]. Томас платил за одежду, которую выбирала Анна, – подлинное дизайнерское тряпьё в готическом стиле, выглядевшее намного хуже, чем самая дешёвая имитация: похоже, на самом деле она вовсе не хотела одеваться как он. Они переходили под ручку из магазина в магазин, а перед входом в самый дорогой бутик остановились и целовались несколько минут, загородив дорогу пытавшимся просочиться наружу покупателям, после чего вошли и потратили кучу денег.
Потом, в ночном клубе, где пела плохонькая группа, одетая под Битлов и исполнявшая песни из репертуара «Секс пистолз», они встретили Мартина, жилистого высокого молодого блондина, которого Анна представила как своего друга. Мартин был исполнен зловещего панибратского дружелюбия и так старался выглядеть устрашающе, что выглядел почти смешно. Втроём они завалились к Анне на квартиру и сидели на полу, слушая записи. Когда Анна вышла в туалет, Мартин достал нож и сказал Томасу, что намерен его убить. Он был сильно пьян. Томас встал, пнул Мартина в лицо, сломав ему нос, отобрал нож и выволок стонущего противника на лестничную площадку. Там он положил Мартина на бок, чтобы тот не захлебнулся кровью, и запер дверь.
Анна пришла из ванной. Томас сообщил ей, что произошло. Она вышла посмотреть, как там Мартин, и подсунула ему под голову подушку.
Когда Анна раздевала Томаса, он сказал:
– Я как-то видел по телевизору английского солдата, вернувшегося из Северной Ирландии. Он говорил: «Там был ад, но по крайней мере всё было по-настоящему. По крайней мере я жил настоящей жизнью», – Томас грустно рассмеялся. – Бедолага всё перепутал. Убивать людей – это настоящее, а обычная жизнь – что-то вроде сна или иллюзии? Несчастный трёхнутый парень.
Он поискал на Анне следы от иглы, но ни одного не нашёл.
Вернувшись домой, Томас всё время думал об Анне – во франкфуртском офисе, наедине с собой в собственной квартире, за обеденным столом у родителей; воспоминания приходили в виде образов и запахов. Они никогда не отвлекали: Томас мог вести беседу или читать закладную, а Анна проигрывалась у него в голове, как фоновая музыка.
На Пасху отец отозвал его в уголок.
– Ты должен подумать о женитьбе. Для меня это не имеет значения, но даёт социальные преимущества, которые рано или поздно тебе понадобятся. И подумай, как счастлива будет твоя мать.
– Мне двадцать четыре года, – возразил Томас.
