Ознакомительная версия.
Джорджол издал короткий противный смешок: «Что ты думаешь, я смирюсь с поражением? Вот так просто? Будто ты меня не знаешь! Я пришел забрать тебя, и заберу — ты уедешь со мной. Ничего, стерпится — слюбится. Смотри, не дерись, хуже будет!»
Шайна отпрянула, испуганная и растерянная, но пальцы Джорджола обхватили ее кисти железными тисками. Шайна набрала воздуха, чтобы закричать. Одна ладонь с длинными пальцами схватила ее за горло, другая, сжавшись в кулак, быстрым ловким движением ударила ее в солнечное сплетение — у Шайны потемнело в глазах, она задыхалась, колени ее подогнулись... Кто-то зажег фонари под навесом веранды. Шайна почувствовала суматоху быстрых движений; раздался низкий возглас, полный досады и смятения.
Пошатываясь, Шайна отступила на несколько шагов и прислонилась к стене. Джорджол лежал, согнувшись пополам, спиной к балюстраде. У него на бедре поблескивали ножны, из-за кушака выглядывала костяная рукоятка пистолета. Рука Джорджола дрогнула, потянулась к пистолету. Джерд Джемаз шагнул вперед, пнул Джорджола в руку — пистолет с тяжелым стуком откатился по настилу веранды. Шайна торопливо нагнулась и подобрала пистолет; лицо ее горело от смущения: неужели Джемаз все слышал?
Трое стояли без движения: бледный Джорджол, раздираемый противоречивыми страстями; мрачный, стреляющий глазами исподлобья Джемаз; Шайна, наэлектризованная отвратительно приятным волнением. Джорджол повернулся к Шайне — ей показалось, что в диковатом лице с округлившимися глазами она узнала мальчишеские черты Кексика.
«Шайна, милая Шайна! Ты уедешь со мной?»
«Нет, Джорджол, конечно нет! Об этом не может быть и речи. Я не ульдра, мне становится плохо при одной мысли о кочевой жизни».
Из груди Джорджола вырвался мучительный, срывающийся возглас, крик души: «А! Ты такая же, как все пришлые!»
«Надеюсь, что нет. Я просто такая, какая есть».
Джорджол гневно выпрямился: «Заклинаю тебя жизнью твоего брата, которую я спас! Это семейный долг чести, в его уплате отказать нельзя!»
Со стороны Джемаза послышался странный звук — сдавленное, заикающееся начало фразы, застрявшей на языке и не находящей выхода. Наконец, Джемаз проговорил: «Хочешь, чтобы я сказал правду?»
Джорджол моргнул, наклонил голову набок: «Какую такую правду?»
«С твоей стороны было бы лучше всего извиниться перед леди Шайной, заверить ее в том, что никакого обязательства не существует, и удалиться подобру-поздорову».
Джорджол ответил каменным тоном: «Долг существует, и я требую, чтобы она его уплатила».
«Долг не существует и никогда не существовал. Когда эрджин напал на Кельсе, ты взобрался на скалу и наблюдал за тем, как зверь разрывает Кельсе на куски. Когда ты заметил, что подбегает Шайна, ты прицелился и пристрелил эрджина сверху, спрыгнул туда, где лежал Кельсе, и притворился, что участвовал в потасовке — ты успел даже вымазаться кровью Кельсе. Но ты не пытался его спасти. Пока хищник его калечил, ты спокойно стоял и смотрел».
«Ложь! — прошептал Джорджол. — Тебя там не было».
От Джемаза веяло морозом, как от формулы, описывающей закон природы: «Там был Кургеч. И он все видел».
Сжав кулаки и зажмурив глаза, Джорджол взвыл от отчаяния — неожиданно певучим контральто. Подбежав к углу веранды, он перемахнул через балюстраду и был таков.
Шайна обернулась к Джемазу и с ужасом спросила: «Это правда?»
«Правда».
«Не может быть, — бормотала Шайна, вспоминая давно минувшие дни. — Это невозможно себе представить, такого не бывает...» Движением естественным, как порыв ветра под звездным куполом небес, Шайна с рыданиями упала в объятия Джемаза, прижавшись к его груди.
На веранду медленно поднялся Кельсе. «Это правда, — сказал он. — Я слышал ваш разговор. Я подозревал это пять долгих лет. Всю свою жизнь он нас люто ненавидел. В один прекрасный день я его убью».
В черном с серебряными обводами воздушном лимузине «Эллюкс» делегация нотаблей Думы прибыла в Рассветное поместье. Эрриса Замматцена и шестерых его спутников встречал в полном составе руководящий комитет «Ордена защитников Уайи»: девять помещиков, избранных и уполномоченных посредством проведения поспешного телефонного референдума среди владельцев Договорных земель.
Домине Йорис выступил с суховатой приветственной речью, призванной придать встрече официальную окраску прежде, чем будут выдвинуты какие-либо возражения. По той же причине помещики явились в церемониальных одеждах и головных уборах с геральдическими знаками. Напротив, одежда нотаблей была почти демонстративно повседневной.
««Орден защитников Уайи» рад возможности принять нотаблей в Рассветном поместье, — произнес домине Иорис. — Мы искренне надеемся на то, что предстоящее совещание будет способствовать устранению недоразумений, осложняющих отношения наших суверенных общин. Мы рассчитываем также на то, что ваш подход к обсуждению этих вопросов будет конструктивным и реалистичным. Со своей стороны, мы стремимся к тесному сотрудничеству с руководством Сцинтарре и к дальнейшему укреплению дружеских связей с этим континентом».
Замматцен рассмеялся: «Домине Йорис, благодарю вас за гостеприимство. Как вы хорошо понимаете, я не могу принять подразумеваемые вами допущения или даже отнестись к ним серьезно. Мы приехали, чтобы познакомиться с местными условиями и получить сведения, которые позволили бы нам осуществлять управление вашим регионом с учетом интересов большинства населения, заручившись, в конечном счете, если не поддержкой, то по меньшей мере пониманием необходимости со стороны меньшинств».
«Наши позиции, возможно, не столь несовместимы, как может показаться на первый взгляд, — ответил домине Йорис, не проявляя ни малейших эмоций. — Предлагаю немного подкрепиться — домине Мэддок позаботился о закусках и напитках. Затем, когда вы сочтете это своевременным, мы сможем продолжить обсуждение интересующих нас проблем в парадной столовой».
Примерно полчаса две группы обменивались осторожными комплиментами на лужайке с западной стороны усадьбы, после чего удалились в парадную столовую. Официальные костюмы членов руководящего комитета соответствовали благородному убранству помещения, величественности его пропорций, изысканности старого резного дерева. Кельсе усадил нотаблей с одной стороны длинного стола, а членов руководящего комитета — с другой.
Эррис Замматцен напористо взял на себя роль координатора встречи: «Не буду делать вид, что мы прибыли сюда с какой-либо иной целью, кроме той, которая очевидна для всех. Дума — единственное административное учреждение на Корифоне. Нотабли непосредственно представляют население Сцинтарре; в то же время Дума — форум, призванный защищать интересы жителей Уайи. Ульдры находятся под нашей благотворительной опекой. Поместья Алуана также контролируются Думой на основании формальных протоколов и устоявшихся традиций. Обитателям Алуана предоставляется право подачи петиций и апелляций. Как вам известно, мы сочли своим долгом издать указ, с положениями которого вы, без всякого сомнения, уже успели познакомиться, — теперь Эррис Замматцен многозначительно выделял каждое слово. — Мы не можем примириться с непокорностью нескольких сотен упрямцев, желающих во что бы то ни стало сохранить аристократические преимущества, не принадлежащие им по праву; дальнейшее сопротивление недопустимо. В Алуане давно уже пора создать более естественное и справедливое общественное устройство. Обязан напомнить вам о том, что абсолютная единоличная власть помещиков, достигнутая насилием и принуждением и распространяющаяся на огромные территории, отныне отменяется. Теперь власть принадлежит коренным племенам, являющимся исконными и правомочными владельцами земель. Мы не желаем подвергать кого-либо лишениям или преследованиям и сделаем все возможное для обеспечения упорядоченной передачи власти».
Ознакомительная версия.
