Совершенно ясно представив себе такую малоприятную вероятность, Иван тем не менее решил: машину он отремонтирует, попробует во всяком случае починить. Вполне может случиться, что обстоятельства принудят его просто бежать куда глаза глядят — ну, чтоб спастись, например. У попавшего в кораблекрушение есть два выхода — либо мирно утонуть вместе с пароходом, либо попытаться спастись на обломке бревна. В первом случае — все ясно. Во втором же есть мизерный шанс добраться до берега. Правда, этот берег может быть населен теми, для кого прибывший на бревне — приятный сюрприз к завтраку. Но такой вариант все-таки, как говорится, «или да или нет», и в конечном счете он только уменьшает шанс, но не уничтожает его.
Трудно поручиться, что ход рассуждений Ивана Жукова был именно таким, но главное-он решил попытаться починить машину, понимая, что она — «бревно», которое дает ему тот самый шанс.
Утвердившись в этой мысли, Иван тем не менее отдавал себе отчет, что одно дело — решить, а другое — вделать. Деньги у него есть — Иван потянулся к пиджаку, потрогал оттопыренный карман. Но вопрос в том — что можно купить на эти деньги? Сугрессоны, вспомнилось вдруг непонятное название, можно, а вот если понадобится, скажем, трансформатор или транзистор? Потом — сколько времени потребует ремонт? В общем, Иван понял, что готовиться надо к худшему. И этим худшим была необходимость жить в этом непонятном — таком знакомом и таком незнакомом мире — неизвестно как долго. Ходить по тысячу раз хоженной тропке, на которой кто-то расставил тщательно замаскированные капканы.
Будь на месте Ивана Жукова человек послабее, дела его были бы совсем плохи. Но Иван, как уже, очевидно, ясно читателю, был человек основательный и относительно здравомыслящий. Поэтому неудивительно то решение, которое он в конце концов принял: раз уж придется ходить по острию ножа, нужно научиться по нему ходить. Другими словами, нужно присмотреться к этому странному миру, не вызывая у него желания присмотреться к тебе.
Сказанное может вызвать впечатление, что Иван Жуков, взвесив все, пришел в ясное расположение духа и вот-вот примется высвистывать, слегка фальшивя по обыкновению, «эх, яблочко!» Это совсем не так. То чувство, с которым Иван, одевшись, вышел через полутемные сени во двор, было очень похоже на самый обыкновенный страх. Впрочем, судить его за это было бы совершенно несправедливо, потому что вряд ли кто-нибудь на его месте испытывал бы другое чувство.
Поперек двора на провисшей проволоке с жестяным шорохом трепыхались задубевшие на морозе простыни, наволочки и другие, более интимные принадлежности, вывешенные хозяйкой, конечно, не для обозрения.
Иван, поеживаясь, трусцой пересек двор и, осторожно приоткрыв калитку, выглянул на улицу. Ничего необычного он не увидел, и шальная мысль снова встряхнула его — все привиделось. Не может такого быть! Но мысль эта мелькнула и пропала, сменившись другой, трезвой: пора приступать к делу. И первый шаг на этом пути — в магазин. Нет, не за транзистором или еще какой ни будь деталью для чертовой машины. Иван прикрыл калитку и быстро зашагал к центру-покупать пальто и шапку.
Сколько времени он сидит здесь, Иван не знал — два часа, три… давно, в общем. Какое-то отупение все больше охватывало его, и, прикладываясь к деревянной кружке, он уже почти не удивлялся происходящему вокруг.
Он забрел сюда нечаянно да так и застрял, почти обрадовавшись возможности традиционным способом заглушить отчаяние, прочно поселившееся в его душе от бесплодных попыток понять, что же произошло с ним, как выпутаться из положения, которое называется «кур в ощип».
В это утро Иван нацарапал на стенке седьмую черточку — миновала неделя с того — первого — 30 февраля. Первого, потому что и на второй день в «Зорьке» стояло то же самое число, только среду сменил вторник. На третий день тоже было 30 февраля, но уже суббота. Поняв, что и на четвертый день, даже если он окажется, скажем, понедельником, все равно будет тридцатое февраля, Иван прибег к способу Робинзона Крузо. С той разницей, что Робинзон делал зарубки на дереве, а Иван рисовал на беленой стене очередную черточку, чаще всего горелой спичкой.
Сегодня он чиркнул спичкой по стенке уже по привычке, усмехнувшись про себя: черточка-то последняя. Потому что всю эту неделю Иван занимался не только тем, что отмечал очередное тридцатое февраля. Просыпаясь с рассветом, он торопливо натягивал доху и, нахлобучив ондатровую шапку, купленную у мордастого киоскера за полторы гривны, осторожно выходил, стараясь не потревожить хозяйку, и по безлюдным еще улочкам пробирался в сарай маслобойки. Препятствие в виде сторожа он устранил испытанным способом- гранатой. Не «лимонкой», конечно, а «Лимонной». Оружие оказалось безотказным, хотя и дороговатым — в Ивановом времени сторож удовлетворялся втрое более дешевым «Вин де масэ».
Работая с утра до позднего вечера, Иван сделал с машиной то, что в просторечии называется «раскурочить», а проще говоря, разобрал ее до винтиков. И тут проявился закон, имеющий в физике легкомысленно кулинарное название: закон бутерброда. Закон этот состоит в том, что уроненный бутерброд обязательно шлепнется на пол маслом вниз — отсюда и название. Но поскольку действие «закона бутерброда» бутербродами не ограничивается, а проявляет себя в самых различных и непредвидимых случаях досаднейшими сюрпризами, тo чаще всего он известен под значительно более точным но еще менее научным названием — «закон паскудности». В нашем случае закон этот проявился в том, что, только разбросав машину почти до молекул, Иван убедился, что работу проделал напрасную: поломка была пустяковейшая, не поломка даже, а так — пустячишко: перегорел резистор пускателя. И заменить этот резистор, который Иван, вовсе не будучи славянофилом, называл прежним его именем «сопротивление», было раз плюнуть. Поняв это, Иван плюнул — надо же, сколько времени впустую просадил! Впрочем досада его улетучилась через считанные секунды, в течение которых до него доходило главное и самое важное: машина практически цела. На сборку уйдет еще одно тридцатое февраля. Резистор не проблема — в любом трехрублевом школьном «радиоконструкторе» этих резисторов горсть.
Сборка машины была уже позади, и в это утро Иван пришел в сарай, чтобы навести последний «марафет», после чего оставалось только купить резистор, воткнуть его на место — и «ариведерче, Рома»…
Иван присел на кирпичи, накрытые ветошью, и вытащил припасенную с вечера еду. В первые дни он пытался поесть в столовой, но, когда бы он ни пришел туда, на дверях висела писанная золотом по черному табличка, на которой в зависимости от времени дня значилось «Закрыто на завтрак», «Закрыто на обед», «Закрыто на ужин». На помощь пришел тот же киоскер — у него Иван купил три банки кальмаров, попутно узнав, что это и есть те самые «пружанки», и метровой длины закрученную жгутом булку, называвшуюся «франзоля».
