Смутная, неосознанная потребность любви уже бродила в ней и, наконец, оформилась. Но кого же ей любить, кроме светловолосого, стремительного Кима?
Он был ее постоянным спутником в трудах и забавах. С тех пор, как она помнила себя, ее жизнь была неизменно связана с ним. Он был товарищем ее детских игр.
Вместе с ней он заслушивался рассказов Нюры о Земле и ее обитателях. Вместе они посещали «университетские» занятия. Бок-о-бок принимали участие в общей работе.
Его тоже влекло к ней. Как могло быть иначе? На планете Ким она была единственной девушкой его возраста. Она была прелестна очарованием распускающейся молодости. Теперь, когда полет на Землю, бывший целью их жизни от самого ее истока, стал превращаться для них в реальный факт, их охватило сильнейшее волнение.
И, как часто бывает, одно чувство пробудило другое с неведомой дотоле силой. Так капелька гремучей ртути, помещенная в запале патрона, воспламеняясь, взрывает его пороховой заряд.
Почти инстинктивно он обнял и привлек ее к себе. В первый момент это был для него только жест, в котором искало выхода его волнение. И она поняла его так же: сколько раз во время игр или работ им приходилось таким образом касаться и обнимать друг друга. Это объятие было еще братским. Но тут же они почувствовали, что оно становится иным. Она затрепетала, как пламя свечи от дуновения. Но он прижал ее крепче. Она покорилась. Не было слов. Губы слились. Потом он долго смотрел в ее глаза. Им обоим казалось, что мир стал иным. Да, мир стал иным, прерывистым и взволнованным. Он сузился до предела и заключил в себе только их двоих. Когда к ним вернулась, наконец, способность говорить, Майя сказала своим нежным глубоким голосом:
— Милый мой! — она говорила медленно и тихо, он слушал ее, не выпуская из объятий. — Нам так часто рассказывали историю нашей коммуны, что, мне кажется, я отчетливо помню даже то, чего никогда не видела и знаю только из рассказов.
На ее ресницах дрожали слезы счастья, как послегрозовые капли на иглах сосны. Машинально смахнув их, она продолжала:
— Это голубая звезда привлекла внимание наших старших друзей в тот вечер, когда любовь соединила Нюру и Петра, Семена и Тамару. Теперь при ее сиянии мы…
Она замолчала и потом добавила:
— О, в самом деле, Земля для планеты Ким — звезда любви. Ты знаешь ведь? Венера отсюда видна совсем маленькой звездочкой, но на земном небе она ярче всех других звезд. Семен рассказывал что на ней очень густая атмосфера, сильно отражающая солнечный свет. К тому же Венера близка к Солнцу. Днем на земном небе звезд не видно, но утром она гаснет позже всех других, затмеваемых солнечным блеском, и раньше всех загорается вечером. Суеверные люди называли ее звездой любви, они думали, что она покровительствует этому чувству, и дали ей имя в честь мифической богини любви, в которую верил какой-то древний народ.
— Римляне — подсказал Ким. — Так что же ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, — ответила Майя, бессознательно склонившись к его плечу, — мы-то уж, конечно, не суеверны. Но, правда, для жителей нашей планеты эта голубая звезда — настоящая звезда любви.
И она закончила тихим голосом, переходящим в шопот:
— Среди всех бесчисленных звезд неба она одна зажигает нас волнением и страстью.
Ким ответил так же тихо:
— Это потому, что там живут подобные нам люди.
И совсем тихим шопотом, похожим на шелест листвы, которого он никогда не слышал, добавил:
— Скоро мы будем там… среди них…
Ким был прав. Если еще не момент прибытия на Землю, то уже момент отлета с планеты Ким приближался.
Семен, вычислив приблизительно нужное количество газов, убедился, что оно уже достаточно. Оно было готово несколько раньше, чем ожидали: помощь молодежи в работе была весьма ощутительна.
Пожалуй, не мешало бы, на случай возможных неожиданностей (разве можно было все предусмотретъ?) увеличить запас газов. Но емкость резервуара для горючего не позволяла этого. И уж никак нельзя было расширить резервуар за счет пассажирской каюты: ведь теперь в ракете должно было лететь на два человека больше; кислорода, азота и водорода для приготовления воздуха и воды тоже надо было взять соответственно больше.
Пришло время заряжать ракету. К счастью, этот процесс для ракеты профессора Сергеева был очень прост, что выгодно отличало ее от моделей Годдарда и Оберта. Профессор Сергеев, конструируя свою ракету, все время имел в виду, что ей придется не только отправиться с Земли на Луну, но и доставить путешественников обратно. Поэтому техника наполнения ее горючим должна была быть возможно менее сложна, потому что, если на Земле профессор мог получить в свое распоряжение какие угодно технические средства, то ведь на Луне дело обстояло совсем не так. Теперь, на планете Ким, наши путешественники, готовясь возвратиться «домой», могли оценить по достоинству этот принцип.
Когда Семен вспоминал о Земле и земной жизни, мысль его неизменно возвращалась к профессору Сергееву. Увидит ли он вновь этого гениального человека, в лице которого почти чудесным образом сочетались выдающийся астроном, исключительный физик и химик, превосходный изобретатель и человек поразительного здравого смысла, комбинирующего ума, невероятной предусмотрительности? Чем больше он думал о своем учителе, тем более восхищался его разнообразными дарованиями, справедливо доставившими ему всемирную славу и поднявшими человечество на такую высоту достижений, какая до того казалась немыслимой.
Жив ли он? В год отправления ракеты ему исполнилось шестьдесят пять лет. Теперь ему должно быть около восьмидесяти пяти. Он был бодр, жизнерадостен и полон сил. Но все же…
К тому же, ошибка в направлении ракеты должна была явиться для него ужасным ударом. Сознание, что он послужил причиной гибели одиннадцати молодых людей, всецело доверившихся ему, и в том числе — любимого ученика, должно было подействовать на него подавляюще. При всей своей гениальной предусмотрительности, профессор Сергеев, конечно, не мог бы допустить, что путешественники остались в живых. И если бы в нем вначале и тлела какая-нибудь безотчетная надежда, то время, наконец, должно было окончательно уничтожить ее.
Никогда, даже в редкие минуты полного отчаяния, Семену не приходило в голову осудить профессора. Дело не в том, что он и Академия формально сняли с себя ответственность за судьбу путешественников, потребовав у них расписку, что весь риск экспедиции они принимают на себя. Это было сделано, конечно, лишь для того, чтобы принявшие участие в полете отчетливее уяснили себе этот риск. Но профессор не стал бы распоряжаться их жизнями, если бы не был всецело уверен в их безопасности. Его уверенность имела источником изумительные результаты его изысканий. Предварительно пущенная на Луну ракета достигла ее поверхности в точно рассчитанный час, минуту и секунду.
