Так жил он почти месяц. А потом стебелек заболел. Кончики листьев – уже вторых – стали желтеть. Юниор испугался. Он даже не ожидал, что так испугается. Словно и на самом деле кто-то очень близкий умирал, а Юниор был не в состоянии помочь – не знал, что и почему происходит и как с этим бороться.
День и другой Юниор ходил в отчаянии. Растение хирело. Наверное, оно ясно сигнализировало отчего, но язык его был незнаком Юниору. И эта жизнь, маленькая, тоже угасала, несмотря на все его старания. Неужели должно было гибнуть все, на что обращалась его любовь?
Он сел в аграплан, договорился с Умником и вылетел за пределы купола. Просто так. Чтобы отвлечься. Чтобы хоть на время избавиться от тяжких мыслей и чувств.
За куполом было тихо и спокойно. Стояла темнота, но не та фиолетовая полумгла, которая стояла, когда Юниор прилетел на планету, а плотная черная тьма, какая бывает и на Земле в новолуние. Небо было полно звезд. Наверное, стоило подумать о том, почему один мрак сменился другим и утих не только ураган – ни малейшего ветерка не было. Юниор убедился в этом, посадив машину в нескольких километрах от купола. Подумать следовало бы и о том, откуда взялись звезды и почему их не было раньше. Но Юниору сейчас не думалось о вещах, не имевших прямого отношения к сегодняшнему дню, к его стебельку и к нависшей над стебельком угрозе.
Позволь! – прервал Юниор на этом месте свое рассуждение. – А чьи же это звезды? Ты что – забыл, как они выглядят? Это ведь и есть наши! Или я теперь настолько уже принадлежу этому пространству, что и видеть начал по-другому? Или…
Что «или», он не успел додумать. Потому что слабо зазвенело в ушах, и Юниор ощутил вдруг знакомое чувство раздвоения, когда кроме того, что думал он сам, в мозгу стало возникать и что-то другое, внесенное извне и чаще всего выражающееся в словах, иногда – в ощущениях, несущих, однако, новую информацию. Именно так проявляется действие параполя перед тем, как вы вступаете в диалог. Ноги Юниора задрожали, и он сел на песок, а затем и лег на спину, предельно расслабляясь и испытывая одновременно внутреннее напряжение.
– Ну наконец! – воспринял он слова отца. – Соблаговолил. Может быть, объяснишь, что это значит? Месяц мы фиксируем тебя в нашем пространстве, но ты не вылазишь из-под купола, а пробить его на такой дистанции мы не в состоянии. Что с тобой? В чем дело?
– Понятия не имел, что я в нашем пространстве, – ответил Юниор. – Садился я на вынужденную в том. Это очень хорошо, что мы можем поговорить.
– Надеюсь, – сказал отец. – Мне это тоже доставляет некоторое удовольствие. Но если ты расскажешь, в чем дело, я буду еще более удовлетворен. Можем мы тебе помочь?
– Ты можешь.
– Приятно слышать. Каким образом?
– Представь, что у тебя заболело растение…
– Какое?
– А черт его знает. Я же не ботаник. Просто растение. Стебелек и два листка…
– Исчерпывающе. А что с ним?
Юниор объяснил. Отец сказал:
– Тебя бы на такую диету – у тебя не только листки пожелтели бы, но и корень. Свет, вода – прекрасно, но ведь в этом стерильном песке ему есть нечего! Хорошо еще, что он столько продержался. Ему нужны удобрения. Знаю, что у тебя их нет. Ничего. Вы с Умником сделаете. Слушай меня…
Восприятие было слабым, но отчетливым. Юниор прослушал краткую лекцию по химии. Поблагодарил. Отец сказал:
– Вижу, твое мировоззрение несколько изменилось.
– Да, – ответил Юниор кратко.
– Рад. Теперь у меня просьба к тебе. Только не удивляйся. В трюме, где смонтирован Комбинатор Георга… Тебе придется войти туда… там, в одной из кабин «Анакола»…
– Там ничего нет, папа, – прервал его Юниор. – И никого. Зоя лежит в реаниматоре. Не потому чтобы еще была надежда. Просто я не нашел более… более удобного для нее места.
– Как это случилось?
– Нет, папа. Ты мне скажи: как это случилось? Чтобы нормальная, живая женщина, прекрасная женщина (последних слов он вовсе не хотел говорить – они вырвались сами)… помимо своей воли оказалась усыпленной на борту корабля, причем я тоже не знал об этом совершенно ничего… Мы что, вернулись в средние века, в какие-то пятнадцатые – двадцатые?
– Ответить просто, хотя и трудно, – услышал он Сениора. – Георг… Легко определить, где кончается посредственность и начинается безумие. Но кто возьмется точно провести границу между гениальной и сумасшедшей идеей? Сколько раз одна принималась за другую… А суть вот в чем: Георг слишком много работал над проблемой комбинирования человека, когда все прочее было уже готово. Он делал раз, третий, двадцатый – получались физически точные копии, но человека не возникало. Наверное, не все кончается даже на атомном уровне… Ему же казалось, что все вот-вот получится, нужно только хотя бы несколько недель абсолютного покоя для работы, чтобы ухватить ускользающее звено. Но этого покоя у него не было. Ему мешали. Ты догадываешься кто.
– Зоя.
– Даже не столько она, сколько мысли о ней, боязнь за нее, за их отношения, за будущее…
– Она говорила.
– Он не мог сделать того, что сделал бы на его месте другой: отправить ее на месяц-два развлекаться в хорошей компании в Океанию или еще куда-нибудь. Мысли о ней, ревность не дали бы ему провести спокойно даже несколько часов, где уж – недель.
– И он осмелился…
– Если бы он предполагал!
– Я так и подумал, – медленно сказал Юниор, и его слова, преобразованные мозгом в импульсы параполя, мгновенно преодолели неизмеримые пространства, чтобы четко прозвучать в сознании Сениора. – Это было лучшее для него в любом случае. Даже если бы Зоя осталась в живых. Она…
– Я понимаю, – услышал он. – Наверное, никто из вас не виноват. Не она, во всяком случае.
– Я не оправдываюсь. Но если бы я хоть знал, что его опыты с людьми неудачны…
– Этого никто не знал. Георг ведь был уверен, что окажется на месте испытания раньше тебя: его должны были, вместе с комиссией, везти прямым рейсом, тебе же предстояли испытания монтажа при сопространственных переходах. Он думал встретить жену там и, пользуясь таким несколько экстравагантным способом ее прибытия, признаться в поражении, сведя все к шутке: это, мол, пока единственный способ, какой он смог найти, чтобы в его системе возник человек. Он, как ты помнишь, честолюбив и самолюбив.
– Хорошо. Закончим об этом.
– Когда ты собираешься домой?
– Не знаю. Вот подрастет мой стебелек…
– Теперь ты понял?
– Прости меня за глупости, какие я говорил тебе раньше… и какие не говорил, но думал.
– Отпускается тебе. Что же, согласен – можешь не торопиться, Дальнюю я извещу. Если только нет никаких надежд относительно Зои.
– Умник говорит…
