- Хватит валять дурака, - очень тихо и очень устало произнес врачеватель. - Не вам меня судить, господин жонглер. Прошу, давайте сейчас подумаем о девочке - а поговорить, насколько я понял, мы еще успеем.
- Так вы знакомы, - констатировала чернявая.
- Жизнь такая: сегодня здесь, завтра - там, - откликнулся Гвоздь. Приходится бывать в разных местах, встречаться с разными людьми. Думаю, мы оба были бы рады, если б наше знакомство произошло при других обстоятельствах... верно, господин Туллэк? Но что же случилось с Матиль?
- После... после вашего отъезда люди начали думать и сопоставлять. Кто-то что-то вспомнил, спросил у других, те тоже "вроде бы вспомнили"; да и дети утверждали, что заметили у девочки в тот день "странный взгляд", но просто не смогли сформулировать, в чем именно эта странность выражалось. Дети же первыми и начали травлю.
- А что ее мать?
- Она отказалась от Матиль. Девочка пока что живет у меня, но...
- Когда мы вернемся, я выделю средства на ее содержание и назначу вас опекуном, - пообещала чернявая.
- Боюсь, это не выход, графиня. Девочка не сможет жить в Соснах, где каждый знает или считает, будто знает, что она... э-э-э... не совсем нормальна.
- Тогда я определю ее в какую-нибудь храмовничью школу, как только вернемся.
- Я бы просил вас взять ее с собой в паломничество, - тихо, но настойчиво заявил господин Туллэк. - Мне не на кого оставить девочку здесь... тем более, что прошло всего несколько дней после событий, которые так потрясли ее. Сперва она лишилась отца, а теперь...
- Вы расскажете мне об этом в пути, - нетерпеливо дернула плечиком чернявая. - С собой так с собой. ...Кстати, если не ошибаюсь, при ллусимском Храме есть школа?
- Совершенно верно.
- Ну вот и отлично. Тогда я вас жду здесь через час, вместе с девочкой, господин Туллэк.
Тот откланялся и вышел.
Гвоздь покачал головой.
- Думал ли я, что когда-нибудь отправлюсь в паломничество в сопровождении престарелого врачевателя-захребетника, тайнангинца и двух сопливых девчонок, одна другой младше и строптивее? - пробормотал он себе под нос.
- Думала ли я когда-нибудь, что меня в паломничестве будет сопровождать рыжий, наглый, брутальный жонглер? - спросила графиня у Хвоста-Трубой. Тот отозвался сочувствующим мурлыканьем, мол, и не говори, ласковая!..
* * *
...ветер в Лабиринте дует, хотя откуда он прилетел и куда направляется, - не понять. Человек в блестящем нагруднике и шлеме-кабассете осторожно крадется, прикрыв свою левую руку у запястья, чтобы свет огненного браслета не выдавал его.
Человек напряжен, он прислушивается к звукам в коридоре и всматривается во тьму - и едва слышный шорох наверху, под самым потолком коридора-барельефа, только мешает ему.
Шорох... едва слышный...
"Да-а-а... вот он идет - а мы смотрим, смотрим, смотрим - но, в отличие от этого железноголового, мы еще и видим. А он - он даже не замечает, что Лабиринт снова перетек - и вернуться в зал, откуда пришел железноголовый, тем же самым путем ему не удастся.
Но он-то, кажется, и не думает возвращаться. У него, кажется, совсем другое на уме.
Уж не нас ли он ищет?!!
Заба-авно, забавно.
Показаться ему, что ли? Он мальчик крепенький, даже на огарки братиков наших старшеньких кинулся - хорошо, широкоротый вовремя остановил, а то ведь... ох-х-х, не шел бы сейчас железноголовый по коридору... да и огаркам не на пользу пошло бы... им теперь мало что полезно.
Ладно, погодим пока, не будем показываться. Присмотримся к ним повнимательнее, к гостям нашим. Тем более, что завтра или даже сегодня..."
Шорох... как будто кто-то бормочет себе под нос неразборчивые слова, привыкнув разговаривать с самим собой.
Иссканр поднимает голову к потолку, но видит все то же: горящие замки, цветущие розы, волны, бьющиеся о скалистые утесы, чудища морские в этих волнах... - мертвый камень, оживленный усилиями неизвестных скульпторов. Иссканр пожимает плечами и крадется дальше.
Прохладный ветер насвистывает ему в ухо вкрадчивую нелепицу.
* * *
С дополнительными попутчиками в карете сразу стало тесно и шумно. Графский экипаж с дурацким названием "двуполка" действительно был разделен на две части по половому признаку пассажиров: мужскую и женскую. В женской изволили находиться графиня, ее служанка Талисса, а теперь еще и конопатая Матиль. В мужской ехал Гвоздь в компании невозмутимого Айю-Шуна и господина Туллэка. Кучер по имени Дальмин, как и положено кучеру, восседал где-то на крыше и управлял лошадьми, изредка посвистывая кнутом, а чаще - выбитым передним зубом.
Впрочем, несмотря на все разбойничьи посвистывания Дальмина, ехали быстро, но степенно, как и полагается паломникам. Подобная скорость передвижения располагала к неспешным душеспасительным беседам о смысле бытия либо о ценах на сукно и цветное трюньильское стекло. Однако выходило так, что ценами на сукно и стекло Кайнор как-то последнее время не очень интересовался, а уж смыслом бытия - тем более.
Да и соседи Гвоздя - что тайнангинец, что врачеватель - к беседам расположены не были. Лишь с некоторым запозданием Кайнор сообразил, что оба они, наверное, виделись раньше - ведь Айю-Шуна покойный граф привез из захребетного похода, не иначе. ...И еще неизвестно, в каких они отношениях, эти двое: может, господин Туллэк когда-то спас тайнангинца от лютой смерти и с тех пор является его лепшим другом, а может, и наоборот, спасти спас, да только ненавидит его за это Айю-Шун черной (ладно - в меру загорелой) ненавистью. И лишь природные невозмутимость и самообладание сдерживают горбоносого от того, чтобы прямо сейчас вцепиться старику в его морщинистое горло.
Ну а тот, в свою очередь, не исключено, мечтает о смерти Гвоздя, нарушившего его драгоценный покой.
Так и ехали: в кладбищенском молчании, с прямыми спинами и застывшими взглядами. Гвоздь косился то на одного, то на другого попутчика - и тоже помалкивал.
Зато по ту сторону перегородки голоса не утихали ни на минуту. Матиль приглянулась графиньке и сама прониклась к ней симпатией - и сейчас обе лепетали какую-то чушь про пейзажи, мимо которых проносилась карета. Свою лепту в этот лепет вносила и Талисса, служаночка миловидная, с приятными зрелыми формами - но глупенькая, словно цыпленок. Гвоздь собирался при случае сойтись с ней поближе - в том числе чтобы узнать побольше о графиньке. Он не сомневался: паломничество к Храму Первой Книги только предлог, или, точнее, одним паломничеством дело не ограничится. Покойный Н`Адер на портрете не казался умалишенным, способным составлять настолько дурацкие завещания и после своей смерти вынуждать собственную дочь к столь бессмысленным и обременительным поступкам. Съездить в паломничество на Ллусим - да, это в порядке вещей, так поступают многие знатные вдовцы и вдовицы. Но тащить с собой при этом "брутального жонглера" и престарелого врачевателя... - зачем?
