много времени.
— Хорошо. Конечно. Давай покончим с этим.
— Прекрасно. Итак, сосредоточься на одной точке…
Он не сопротивлялся гипнозу. Когда он был в глубоком трансе, я сказал:
— Привет, прот. Давно не виделись.
Никакого ответа, кроме, может быть, небольшой усмешки, не последовало. Я попробовал еще раз. И снова. Я знал, что он должен был быть где-то там. Но если так, он не собирался выходить.
Разбудив Роба, я сказал:
— Я думаю, что ты прав. Он и правда ушел.
— Я тоже так думаю.
Я пристально посмотрел на него.
— Что ты думаешь о переводе в Первое Отделение?
— Я очень бы этого хотел.
— Я думаю, что смогу получить утверждение комитета по назначению к завтрашнему утру. Ты уверен, что справишься?
— Не попробую, не узнаю.
— Рад, что ты настроен так решительно. Скажи мне — что ты планируешь делать дальше? Потом, после того, как выйдешь из этих стен?
Он некоторое время раздумывал над вопросом, но не как это делал прот. Прот всегда закатывал глаза или смотрел в потолок. Роб же просто хмурился.
— Ну, я думал съездить в Гелф. Навестить некоторых старых друзей, посетить могилы Салли и Бекки, школу и дом, в котором я жил. Наверное, постараюсь поступить в колледж. В этом году, конечно, уже поздно. Так что в следующем году непременно. Жизель полностью поддерживает это.
— Хочешь поговорить о твоих отношениях с Жизель?
— Мне очень нравится Жизель. Она не так симпатична, как была Салли, но она более умна. Она — самый интересный человек из всех, кого я встречал, за исключением прота. Это одна из причин, по которой я хочу возвратиться домой. Сказать «до свидания» Салли и отчасти получить ее разрешение быть с Жизель. Я думаю, что она поняла бы.
— Я уверен, что поняла бы. Прими во внимание, что перед этой поездкой все еще может пройти некоторое время. Я хочу понаблюдать тебя в Первом Отделении некоторое время. Только чтобы удостовериться, что мы ничего не упустили.
— Если все будет хорошо, то меня выпустят досрочно за примерное поведение?
— Возможно.
— О, тогда, я буду очень-очень примерно себя вести.
— Ты и впрямь очень хочешь выбраться отсюда.
— А ты бы не хотел?
— Да, конечно. Я просто хотел услышать это от тебя.
— Я пробыл здесь больше пяти лет. Это много, разве нет?
— Много, — я поглядел на свои записи. — Роб, есть еще одна вещь, которая обеспокоила меня все это время, но я не хотел спрашивать, пока ты не чувствовал себя достаточно хорошо.
— Что же это?
— Прот утверждал, что отсутствовал в течение нескольких дней в 1990, чтобы посетить Исландию, Гренландию, Ньюфаундленд и Лабрадор. Ты помнишь эти записи?
— Да.
— Ты ушел тогда с ним?
— Нет.
— Никто не видел тебя в течение того времени. Где ты был?
— Я прятался в камере хранения.
— Зачем?
— Я не был готов общаться с кем-либо.
— Не прот велел тебе идти туда?
— Нет, он просто дал мне ключ. Он сказал: "Думай и решай сам".
— Хорошо, Роб. Есть ли что-то еще, что ты хотел бы мне рассказать, прежде чем вернешься в Отделение?
Он подумал еще немного.
— Да, есть одна вещь.
— Что же это?
— Я хочу сказать спасибо за все, что ты сделал для меня.
— Знаешь Роб, психиатрия очень похожа на жизнь в браке: требует усилий с обеих сторон. Ты должен благодарить не меня, а себя.
— Все равно спасибо.
В этот раз я протянул ему руку. Он сжал мое запястье, глядя мне прямо в глаза. Он казался настолько нормальным, насколько мог быть любой человек.
Следующим утром мы выписали Лу и ее дочь. Я никогда не видел более счастливую мать или более красивого ребенка. Перед отъездом она обещала скоро снова зайти.
— Но сначала, — сказал она, — я собираюсь пройти операцию по смене пола.
— Я думаю, что это отличная идея.
Она помахала на прощание рукой, когда проходила с Протистой через ворота. Несмотря на то, что технически она была пациентом Бимиша, я так или иначе чувствовал утрату. Еще одна моя дочь выпорхнула из гнезда.
* * *
В четверг, 28 сентября трое из пациентов Клауса и я вместе развеяли прах Виллерса вокруг красивого цветника Эммы в их доме на Лонг-Айленд. Мы все не могли сдержать слез.
В полдень, ровно шесть недель спустя после “возвращения” прота с Планеты КА-ПЭКС, Роберт Портер был переведен в Первое отделение.
Роберт прекрасно справился в Первом Отделении. Он был в хороших отношениях с персоналом и пациентами, выражал нормальные чувства и желания, оптимистично смотрел в будущее. За эти шесть недель, что он пробыл там, он развивал свои навыки в шахматах (он даже выиграл несколько раз у Дастина), изучал каталоги колледжей, и, как ни странно, осваивал азы биологии. Его роман с Жизель продолжал цвести, так что после трех недель в том, что он назвал “Чистилищем”, я позволил ему проводить выходные с ней. Это так же пошло ему на пользу, и как только он выписался, то окончательно сблизился с ней (они забрали к себе и Окси Дейзи [57], того самого далматинца).
Пока Роб ждал выписки, Жизель успела за собственный счет слетать на Гавайи и привезти сюда мать Роба. Это было слезное воссоединение — его мать не говорила с ним более десяти лет (она видела его только в коматозном состоянии). Пока она была здесь, я говорил с ней о детстве Роба, о несчастном случае со смертельным исходом ее мужа, и т.д., как и пятью годами ранее. Я узнал, что дядя Дэйв и тетя Роба, Кэтрин, умерли в огне в 1966 году, спустя три года после смерти его отца. Г-жа Портер, конечно, не знала о растлении Роба.
Она осталась в Нью-Йорке на несколько дней, гордая за сына, который уверенно шел на поправку, и потом самостоятельно отправилась в Гонолулу.
— Жаль, что его отец не может увидеть этого, — сказала она мне в аэропорту. — Он очень любил своего сына.
Я уверил ее, что Робин любил своего отца так же сильно, хотя, возможно она и не осознавала всей глубины его чувств.
Я думаю, что теперь уже можно сказать, что все недостающие части головоломки, наконец, сложились воедино. Первопричина трудностей Роберта лежала не в страшной трагедии, как я думал изначально, которая случилась с его женой и дочерью, а крылась в раннем детстве, в лице дяди педофила. Именно эта тяжелая травма объясняла отвращение Роба сексу и позволила объяснить появление альтер эго (Гарри),
