— Достаточно хорошо, — ответил Синьг. — Но если бы даже мне было плохо, то все равно я поехал бы. Моя жизнь вне опасности, а Вьеньяню надо срочно оказать помощь.
Против этого трудно было что-нибудь возразить, и Синьга на автомобиле отправили в Курск. По его настойчивой просьбе пришлось отпустить с ним и Широкова, хотя его присутствие в лагере было очень нужно. Инженеры комиссии настаивали на скорейшем техническом совещании, на котором один Ляо Сен вряд ли мог справиться с переводом.
— Мне нужен переводчик-медик, — сказал Синьг.
Невозможно было не выполнить требования каллистянского врача, и Широков поехал с ним. Техническое совещание пришлось отложить. Куприянов был даже доволен этим, так как здоровье Мьеньоня — старшего инженера звездолета — было еще недостаточно хорошо и его не следовало тревожить.
По просьбе Синьга об этой поездке никто в Курске (кроме профессора Стесенко) не знал. Он не хотел, чтобы население города встречало его.
— Если вам хочется, чтобы нас торжественно встречали, — сказал он Широкову, — то пусть это будет в Москве, а сейчас мне не до этого.
По дороге Синьг расспрашивал Широкова о жизни на Земле, о различии экономических систем и народов. Его очень удивляло обилие различных национальностей. (На Каллисто всегда существовал только один народ.)
— Неужели у вас сотни различных языков? — спрашивал он. — Как же вы говорите друг с другом?
Когда въехали в город, он замолчал. Курск был первым крупным земным городом, который он видел не на экране. Узкие темные глаза Синьга быстро перебегали с домов на людей, с автомобилей — на трамваи и троллейбусы. По его лицу нельзя было понять, какое впечатление все это производит на него, но, когда он обратился к Широкову с каким-то вопросом, его голос заметно дрожал от волнения.
Профессор Стесенко радушно встретил каллистянского врача. Он уже пригляделся к Вьеньяню и поздоровался с Синьгом без всяких признаков любопытства. Предупрежденный им персонал клиники делал вид, что не замечает необычного гостя.
Вьеньянь лежал в отдельной палате. Когда они вошли, он о чем-то беседовал с Лежневым, одетым в белый халат.
На астрономе была земная больничная одежда, и он казался бы в ней обыкновенным негром, но черты его лица, совершенно не похожие на черты негритянской расы, нарушали это впечатление.
Он очень обрадовался Синьгу и засыпал его вопросами. Отвечая на них, Синьг ни словом не упомянул об отравлении. Слушая их разговор, Широков был рад, что, оказывая на звездолете помощь раненому, также ничего не говорил Вьеньяню. Очевидно, Синьг считал, что такое известие взволнует раненого и этого не следует делать.
Осмотр был долгий и тщательный. Профессор Стесенко обстоятельно отвечал Синьгу на его вопросы. Принадлежность переводчика — Широкова — к медицинской профессии чрезвычайно облегчала взаимопонимание.
— Завтра утром, — сказал в заключение Синьг, — Вьеньянь вернется в лагерь.
— Мне кажется, — сказал на это Стесенко, — что после операции раненому следует остаться здесь дней на пять.
— Он не собирается делать операцию, — сказал Широков.
Присутствовавший при этом московский хирург удивленно поднял брови.
— А две пули? — спросил он. — Останутся в теле?
— Товарищ Синьг, — ответил Широков, — говорил, что медицина Каллисто имеет другие средства.
— Если так, то это очень интересно!
— Чем вы кормили раненого? — спросил Синьг.
— Вашими продуктами, — ответил Широков. — Я отправил их вместе с Вьеньянем.
— Хорошо сделали.
Синьг открыл привезенный с собой ящик, на крышке которого была изображена зеленая звезда. Широков знал, что эта эмблема соответствовала земному красному кресту. Достав оттуда несколько склянок и перевязочные материалы, он попросил принести горячей воды.
Лежнев и трое врачей с волнением, затаив дыхание наблюдали за действиями каллистянского врача.
— Начнем? — спросил Синьг.
— Начинайте! — ответил Вьеньянь.
Из присутствующих только Широков и Лежнев поняли этот короткий обмен словами.
Синьг достал пять кусков темной материи и смочил их жидкостью из склянки. Один из них он взял себе, остальные протянул Широкову.
— Пусть все закроют этим нос и рот, — сказал он.
Распоряжение было немедленно выполнено. От куска материи шел слабый, но не неприятный запах.
Синьг взял другую склянку и поднес ее к самому рту Вьеньяня. Закрыв себе рот и нос, он быстро открыл и снова закрыл металлическую пробку.
Вьеньянь глубоко вдохнул в себя, и в тот же момент голова его упала на подушку. Глаза закрылись. Было такое впечатление, что он мгновенно заснул.
Синьг отнял от лица кусок материи и бросил его в таз с горячей водой. По его знаку все сделали то же.
— Я погрузил его в сон, — сказал Синьг. — Чтобы он не чувствовал боли.
— Это получше нашего хлороформа, — сказал профессор Стесенко.
— Помогите повернуть раненого, — попросил Синьг.
Вьеньяня осторожно положили лицом вниз. Синьг ловко снял перевязку. Открылись две пулевые раны. Действуя быстро и четко, каллистянин наложил на них слой желтой мази и прикрыл куском белой ткани, очень похожей на обыкновенную марлю.
Из того же ящика появился какой-то небольшой прибор, имевший вид портативного радиоприемника. На крышке находились маленькие, как будто костяные, круглые ручки и узкая шкала с подвижной стрелкой. Этот аппарат Синьг положил на спину Вьеньяня, как раз над ранами. Потом он осторожно и медленно стал вращать одну из ручек.
Все увидели, как тонкая стрелка медленно пошла влево. Послышалось шипение…
Синьг быстро снял со спины раненого прибор и марлю. В слое мази был виден ясный металлический налет, словно в нее насыпали мелко истолченный в порошок кусочек свинца. Каллистянин осторожно, ловкими движениями удалил мазь и наложил слой свежей. Потом он перевязал раненого, и его снова перевернули на спину. Все заняло не более трех минут.
— Через пять минут он проснется, — сказал Синьг. — Вечером от ран не останется никакого следа. Завтра Вьеньянь может вернуться в лагерь.
— А пули? — спросил Широков.
— Их уже нет в теле. Вот они! — прибавил Синьг, указывая на таз с водой, куда он бросил куски марли со снятой мазью.
Профессор Стесенко, Широков и московский хирург молча переглянулись. Эта операция, произведенная бескровно и быстро, ошеломила их.
— Вот это терапия! — сказал, наконец, Стесенко.
— Да, есть чему поучиться, — вздохнул хирург.
Через пять минут, как и говорил Синьг, Вьеньянь открыл глаза.
