Мэри ласково погладила его по руке.
— Дело не в том, что мы тебе не верим, малыш…
— Он взаправду был там, клянусь, — Эллиот посмотрел на мать полными мольбы глазами, неестественно увеличенными толстыми линзами.
Мэри повернулась к самому младшему чаду, пятилетней Герти, которая уже настаивала на отдельной квартире.
— Герти, душенька, а кем ты будешь на Хеллоуин?
— Бо Дерек.[9]
В измученном воображении Мэри тут же всплыл образ ее малютки-дочери, голышом разгуливающей под дождем по кварталу. Ковыряясь в макаронах, она попыталась подумать о чем-то другом, но тут Майкл опять пристал к Эллиоту.
— А может, — задумчиво протянул он покровительственным тоном, которым всегда обращался к младшему брату, — это была игуана?
Мэри мысленно простонала.
— Хоть бы моих игуан не трогали, — тихо сказала она орехам кешью.
— Сам ты игуана! — огрызнулся Эллиот.
— А почему бы и нет? — стоял на своем Майкл. — Говорят, в канализационных трубах водятся аллигаторы.
«Аллигаторы — как раз то, чего мне не достает, — подумала Мэри. — Начну считать аллигаторов. Все-таки веселее».
Она закрыла глаза, и перед ее мысленным взором тут же возник клацающий зубами аллигатор. Великолепный экземпляр.
Она повернулась к Эллиоту.
— Эллиот, Майкл просто хочет сказать, что тебе это померещилось. Такое случается. Нам всем вечно что-нибудь кажется…
«Вот мне грезится, что на распродаже случайно затесалось платье от Диора — за два доллара! В каком сногсшибательном виде я появилась бы в закусочной Макдональда!»
— Такое не может померещиться, — упрямо возразил Эллиот.
— Быть может, ты видел сексуального маньяка? — предположил Майкл.
— Ради бога, Майкл, не говори так при Герти, — взмолилась Мэри.
— Мамочка, а кто такой маньяк?
— Просто дяденька в плаще, милая.
— Или испорченный ребенок, — добавил Майкл.
— Майкл! — прикрикнула Мэри строгим голосом.
И почему в головы ее детей вечно лезут какие-то извращенные мысли? Всякий раз одна и та же история! Неужто нельзя за едой (а она подала второе блюдо — жареные рыбные палочки) вести утонченно-шутливую беседу…
— Послушай, — не унимался Майкл, игнорируя просьбу матери, как игнорировал и любые другие ее приказы, — а вдруг это был эльф или даже гном?
Эллиот швырнул вилку на пол.
— Иди к черту, кретин!
Кретин? Мэри почувствовала, что ей становится дурно. Как в ее маленький семейный круг проникло такое выражение?
— Эллиот, не смей больше произносить это слово за столом. И вообще в нашем доме!
Эллиот угрюмо уткнулся в тарелку.
— А вот папа поверил бы мне.
— Так позвони ему и расскажи, — предложила Мэри, а про себя подумала: «Если у него еще не отключили телефон за неуплату».
— Не могу, — сказал Эллиот. — Он в Мексике, вместе с Сэлли.
Мэри сама не знала, как ей удалось сохранить присутствие духа при упоминании имени ее бывшей подруги, а теперь лютого врага. Она только ниже пригнулась к тарелке с рыбными палочками. «Как жестоки бывают дети, — подумала она. — Особенно Эллиот».
— Если увидишь это снова, что бы оно ни было, не приближайся. Позови меня и я распоряжусь, чтобы за ним приехали и увезли отсюда.
— Кто? Собаколовы? — поинтересовалась Герти.
— Именно.
Гарви тихо зарычал на заднем крыльце, дожевывая коврик, на который давно покушался.
— Но ведь его подвергнут лоботомии, — сказал Эллиот, или используют для каких-нибудь опытов.
— Ну и что? — ответила Мэри. — Это отучит его лазить по чужим грядкам.
Тем временем это выползло из леса и приближалось к спящему городку. Оно не слыхало о лоботомии, но имело основания опасаться, что из него набьют чучело.
Перепончатые лапы существа далеко не первой молодости уверенно и бесшумно несли его к дому мальчика. Инопланетянин спустился с холма, оставляя за собой след, как от большой дыни, которую волокли два утконоса. В доме было темно, свет виднелся лишь в одном оконце.
Инопланетянин осторожно заглянул поверх забора, осматриваясь огромными выпуклыми глазами по сторонам. Собаки не было видно.
Надо только дотянуться пальцем ноги до задвижки, как принято у землян… и тебя внесет внутрь.
Чудотворные «М&М» возвратили его к жизни. Удивительные таблетки! Корабль прилетит через тысячу лет; если таблеток хватит, возможно, удастся продержаться…
Перестань мечтать, старый тупица!
Тебе никогда не вернуться туда.
Он возвел глаза к небу, но сверху повеяло такой грустью, что он тут же потупил взор. Никакие «М&М» не спасут его, лишившегося любви товарищей по экипажу.
Почему они бросили его?
Неужели не могли еще хоть чуть-чуть продержаться?
Он захлопнул калитку ногой, как это делал мальчик. Ничего не попишешь: хочешь сблизиться с землянами — изволь усваивать их обычаи.
Он на цыпочках прокрался через задний двор и, к своему изумлению, наткнулся на мальчика, который лежал в спальном мешке возле овощной грядки.
Дышал мальчик спокойно. Легкий пар выходил изо рта ночь была прохладной.
Инопланетянин тоже дрожал, над ступнями заструилась дымка, дымка беспокойства, страха и замешательства.
Внезапно глаза мальчика открылись.
Эллиот посмотрел вверх прямо в огромные глаза, глаза словно медузы с неясными щупальцами, источавшими энергию, глаза, в которых укрывались страшные знания, накопленные за тысячелетия, глаза, которые, как рентгеновские лучи, просвечивали его насквозь, вплоть до мельчайших атомов.
Инопланетянин в свою очередь разглядывал мальчика, не в силах оторваться от уродливо торчащего носа, безобразных, ничем не прикрытых ушей, и от самого жуткого зрелища — крошечных темных глазок-бусинок.
Но вот крохотные, глубоко посаженные детские глазки заморгали, и ужас, отразившийся в них, растрогал старого ученого. Он приветливо вытянул вперед длинный палец…
Эллиот завизжал и попятился, прикрываясь спальным мешком: инопланетянин рванулся в противоположную сторону, запутался в собственных ногах и, падая, испустил ультразвуковой крик, на который из темноты к космическому страшилищу спикировала летучая мышь. В следующее мгновение насмерть перепуганный рукокрылый летун уже улепетывал в ночь, хлопая крыльями и стуча зубами от страха.
Зубы Эллиота тоже клацали, коленки ходили ходуном, а волосы на затылке встали дыбом.
Где же ты, спаситель Гарви? Гарви — защитник домашнего очага?
Здесь, на заднем крыльце. И у бедного дрожащего пса зубы громко лязгали от ужаса, а шерсть стояла дыбом. Обезумевшее от страха животное то вжималось в крыльцо, то прыгало на дверь, отлетало от нее и хватало себя за хвост, пытаясь избавиться от неведомого, леденящего душу запаха, таившего в себе ароматы немыслимых галактик, исследовать которые не придет в голову ни одной здравомыслящей собаке. Гарви прижался к порогу — лишь кончик морды торчал через дверную щель; в нос ударила новая волна запаха, и потерявший голову пес, забившись в угол, от волнения принялся грызть щетку.
