Раньше, когда я еще жил на Земле, я всегда хотел написать книгу о жизни в капле воды. Я никогда не мог найти на это время. Теперь у меня есть время, и оно единственное, что у нас есть в достатке. Разумеется, капля воды, о которой я некогда хотел рассказать, мегамир по сравнению с нашими обломками. Только в одном мы похожи: в нашей жизненной сфере тоже выходят на первый план те варварские законы природы, которым должно подчиняться неразумное существо. Постепенно и неотвратимо наше сознание привыкает к этим жизненным условиям. Сколько месяцев еще пройдет, пока мы доберемся до жизненной сферы, из которой однажды выделилось человечество?
Я — Роджер Стюарт, бортинженер «Дарвина». В свои сорок три года я самый старший на борту. Но об этом и о прочих несущественных вещах вы найдете достаточно данных в документах обо мне и о моих спутниках, которые подшиты в папку, вероятно, под названием «Катастрофа Дарвина» Я постараюсь внести дополнительно то, что нельзя прочесть в этих документах.
Мы больше не сетуем на нашу судьбу, и мы не держим зла на наших современников, которые прекратили наши поиски. Попробуйте и вы понять нас. Недавно я читал Илиаду. Там я нашел один стих, который я хотел бы привести в начале моих записей:
Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:
Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;
Так человеки: сии нарождаются, те погибают.[15]
Тридцать первое октября
Через сорок восемь часов после старта мы достигли сферы, в которой действовала сила притяжения Луны. Сейчас это событие уже в далеком прошлом, но есть вещи, которые неизгладимо врезаются в память. Мы скучковались в командной рубке, держались за поручни и таращились на увеличивающуюся в размерах Луну. Телевизионная камера передавала от картинку в ЦУП. Ты также слышали говорящего, который подбадривал нас, но у нас в этот момент была только одна мысль: если сейчас откажет программное управление, тогда мы полетим с огромной скоростью, словно снаряд, выпущенный из пушки, и разлетимся на кусочки на Луне.
Еще сейчас я слышу, как что-то загудело на пульте управления, я видел, как бесперестанно вспыхивали лампы. И я еще слышу, как Гиула говорит: «Ничто не скользнет от автоматического управления. Спорим, что мы вовремя увернемся…»
Это должно было прозвучать весело, но получилось чрезвычайно серьезным. Мои спутники чувствовали себя так же, как я. При виде несущегося на нас ужаса у нас дыхание захватило. Я представлял себе, что нас набрасывается фантастическое существо. Мы невольно втянули головы в плечи. Наша жизнь зависела от жалких электрических импульсов. Гигантская гробница приближалась к нам.
При этом мы все однажды переживали такой процесс. Когда космический корабль совершал посадку с земной орбиты, Земля, казалось, тоже хотела проглотить космонавтов, возвращающихся домой. Но при этом приближении корабль вскоре попадал в белую дымку атмосферы. Повсюду была жизнь; было видно облака, воду, континенты, города и леса. Земля дружественно встречала путников. Но Луна, этот мертвец среди небесных тел, была холодна. Контуры ее гор, блеклая желтизна вершин, монотонный контраст между светлым и темным оставался неизменными. Это, пожалуй, и вызывало у нас то призрачное ощущение.
Я думаю, наше дыхание было слышно даже на Земле, когда потрескавшийся шар вдруг провалился под нас. Компьютер вывел нас точно на орбиту вращения вокруг Луны. Позднее, после одного или двух витков, мы узнали, что характер изменения нашей орбиты не точно соответствовал предварительным вычислениям. Проще простого было провести коррекцию. Всего пятидесяти метров хватило бы, отдаления от лунной поверхности на пятьдесят метров, и мы бы снова совершили посадку на Земле по предписанному графику. Всего пятьдесят метров! Теперь мы торчим здесь…
Первое ноября
Первые витки были интересными, потому что для нас многое было в диковинку. Новой была сложная лаборатория, в которой в процессе фотосинтеза вырабатывалась пища, концентрат, которым мы должны были питаться в течение испытания; новыми были три спицы «Дарвина», которые во время полета вокруг Луны вращались словно карусель и в которых сохранялось ощущение силы тяжести.
Мы — тогда это было еще шесть более или менее молодых людей из разных частей Евразии. Наш «Паганини», например, был родом из Индии. Его зовут Дали Шитомир, но мы называли его еще во время подготовки на Земле — Паганини, потому что он был музыкальным энтузиастом и намеревался сочинять симфонию во время нашего испытательного полета. Мы также могли бы назвать его факиром, потому что своими смоляными глазами и тощим телом он напоминал сородича индийской касты попрошаек.
Нормы вежливости потребовали бы от меня, чтобы я представил прежде нашего женственного пассажира, но такие формы обращения действуют только на Земле. На этой миниатюрной планете многое стало другим. Ну, хорошо. Соня. Что сказать о ней? Наш врач, всегда готова помочь — у меня еще будет много чего о ней рассказать. И историю с Гиулой я поведаю. Это преимущество, которое есть у моего дневника: Мне не нужно ни на кого оглядываться, ни на меня ни на моих спутников, ни на окружающий мир, которого для нас больше не существует. Почти что есть причина для радости…
Гиула чувствует себя на родине в Венгрии. Когда он готовился к этому полету, мы отпраздновали его двадцать третий день рождения. Он мог бы быть моим сыном. Иногда я сочувствую ему. Но такое бывает все реже. И к чему это, сочувствие? Мы же разделяем его судьбу. Это бессмысленно, ломать голову над этим — слишком часто мы уже так поступали. Если задумываться обо всем, можно сойти с ума.
Осталось назвать ее Чи и Михаила. Я не могу припомнить, откуда они были родом. Из Европы? Из Азии? Эта география! Мы прекрасно чувствовали себя на всех континентах, названия имеют для нас только географическое значение. Это относится к нашей профессии. Что остается от стран и континентов, когда поднимаешься в воздух на космическом корабле? Уже на высоте нескольких километров они сжимаются в земельные участки. Остается Земля, маленький шарик. Она одна наша Родина. Космонавтика, наконец-то, сделала ее тем, чем она является: звездой среди звезд, населенная умными людьми и слабоумными, культурными и дикими существами. Для меня по сей день остается непонятным, почему люди не только спорят за клочок земли, но и даже могут убить друг друга. Но это нас больше не касается.
Итак, я хотел сказать пару слов о Чи и Михаиле. Чи — математик. Я думаю, он родом из района гор Баин-кара-ула. Как произносится его полное имя, я забыл. Это длинное имя, произнося которое язык можно свернуть. Мы уже давно называем его Чи. Чи всегда излучает благотворное спокойствие и уверенность. Он до сих пор еще уверен, что нас спасут.
