Рядом с Клеем выросла огромная тень, отодвинувшая его в сторону.
— Если тебе хочется сводить счеты, то отложи это на потом, — раздался уже знакомый мужской голос. Свет факела упал на говорившего, и моя догадка подтвердилась: это был Уолл — детина с бровями филина, кудлатой седеющей бородой, толстыми губами, нависшим лбом, застывшим выражением безразличия на физиономии. Из-под шляпы падали на плечи черные волосы.
— Черт возьми, Боб, — обратился он ко мне, — такому отвратительному стрелку, как ты, не стоило забираться за тридевять земель.
Я всегда восхищался Уоллом, а он, оказывается, запомнил меня как мазилу… Было от чего ощутить себя глупым беспомощным мальчишкой, разоблаченным именно тем человеком, которого ты возводил в ранг героя!
— Я здесь по делу.
Уолл изучал Келли и Бреда, вытаращивших глаза на невиданного гиганта.
— Растерялись, да? — спросил он с добродушной усмешкой. — Вам сейчас кажется, что даже «право» и «лево» поменялись местами?
Я был поражен столь кратким и точным описанием моего состояния; можно было подумать, что такая растерянность — обычнейшее дело, и поставить диагноз для любого не составляет труда.
— Что ты об этом знаешь? — задиристо спросил я.
— То и знаю, что все мы это испытали, — терпеливо ответил он.
— Это начинается с любым после пяти дней пути. У того, кто забирается сюда, вопросов обычно набирается больше, чем ответов. — Видишь ли, — он кашлянул и сплюнул через плечо, — в больнице вас не только лечат. Капитаны обрабатывают вас, чтобы вы оставались довольны своей судьбой. Что-то вроде гипноза. Требуются веские причины, чтобы человек оттуда вырвался. Единственный путь — испытать сильные чувства. — Он склонил голову набок, испытующе глядя на меня. — Что привело тебя сюда?
— Моя жена Кири, — ответил я, силясь переварить услышанное.
— Она потерпела поражение в дуэли и с горя отправилась сюда умирать.
— Кири… — повторил Уолл. — Я ее помню. Она хорошо дралась.
— Мы думаем, что она там, в этой дыре, — вставил Бредли.
Уолл покосился на него.
— Очень может быть.
Его напускное безразличие подсказало мне, что если Кири действительно спустилась в кратер, то мы вряд ли снова ее увидим.
— Что-то я не пойму… — выдавил я и зачастил, пытаясь прогнать из головы мрачные образы, связанные с участью Кири. — Что за чертовщина? Зачем Капитанам понадобилось нас обрабатывать? Как это?..
— Полегче, — остановил меня Уолл, кладя руку мне на плечо. Рука была такой тяжелой, что я поневоле умолк. — У меня нет времени давать вам урок истории. По правде говоря, не знаю, многому ли смогу вас научить. Насколько нам представляется, все обстоит примерно так, как говорят Капитаны. Хотя у меня есть подозрение, что людям, пережившим дурные времена, никакого выбора не предоставили: Капитаны просто поселили их там, где хотели, и обработали, чтобы они не роптали. Но кое-что все-таки сильно отличается от их версии. Во-первых, они нам не друзья: наоборот, они играют с нами, как с глупыми хищниками. При желании они могли бы в два счета нас умертвить. Только это испортило бы всю игру. Наша роль — представлять для них опасность, будоражить, не давать покоя. Им это нравится. Поэтому наша задача — незаметно накопить силы, чтобы в один прекрасный день окончательно разделаться с «кукловодами». И этот день не за горами. Вы еще успеете узнать подробности. Что вам нужно понять уже сейчас, — он опять сплюнул, — теперь и вы стали Плохими. Может, прямо сейчас вам это непонятно, но вы уже не сможете вернуться, раз ваше состояние изменилось. Вас уже не тянет обратно. Теперь ваша жизнь здесь, так что используйте ее на всю катушку. А это значит — помогать во всем нам. Если мы совершаем налет на Эджвилл, чтобы раздобыть припасов, вы участвуете в налете. Иного не дано.
— Если все это так, — сказала Келли, — то почему бы вам не открыть глаза жителям Эджвилла, Уиндброукена, вообще всем людям?
— Возможно, в конце концов мы так и поступим. Но представь себе картину: банда Плохих врывается в город и начинает клеветать на Капитанов, будто они — враги человечества. Как на это посмотрят? Думаешь, нам поверят? Нет, извольте поскитаться по пустыне, прежде чем узнаете правду. А проделав этот путь, вы уже верите в нее с первого раза. — Он прищелкнул языком. — Между прочим, многие Плохие еще не присоединились к нам. Вот о чем придется позаботиться, прежде чем просвещать Эджвилл.
Мы стояли не шевелясь, пораженные услышанным. Сперва его слова повергли нас в отчаяние, но потом нашли в голове требуемую нишу, и мне уже казалось, что я знал все это всегда. В одно было почти невозможно поверить — что я превратился отныне в Плохого. Чем больше я обдумывал сказанное Уоллом, тем меньше чувствовал себя Плохим. У меня было такое чувство, что нас швырнули на дно пустого колодца, а с вышины нас изучают жестокие лица, невидимые на фоне черного неба, решая, кого поднять и сожрать. Я чувствовал не страх, но одиночество, как будто очнулся после забытья голым, посреди пустоты. Будь у меня такая возможность, я бы присел на камень и как следует обо всем поразмыслил, чтобы самому прийти к выводам. Но Бредли схватил меня за руку и сказал:
— Мы должны спуститься. Надо найти маму.
— Не сейчас, парень, — остановил его Уолл. — Если поторопишься, то протянешь не дольше, чем плевок на раскаленной решетке. Мы спустимся туда завтра.
— Я с вами, — сказал Бредли.
— Слушай меня, сынок. — При всей своей мягкости голос Уолла прозвучал гулко, словно в пещере. — Отныне ты будешь делать только то, что тебе скажут. Мы здесь не ради развлечения. Мы заняты очень опасным делом. Я восхищен твоей решимостью найти мать, клянусь. Возможно, мы сможем ей помочь. Но то, что намечено на завтра, завтра и произойдет, и помешать этому никто не в силах. Лучше тебе сразу начать к этому привыкать.
Бредли промолчал. Клей Форнофф, отдав соседу факел, подошел к Бреду и обнял его за плечи.
— Пошли перекусим.
Мне не нравилось, что Клей берет его под свое крылышко, но я знал, что Бреду не захочется оставаться со мной, поэтому, даже не пикнув, позволил им растаять в темноте.
Уолл шагнул ко мне; несмотря на холод, я почувствовал его звериный запах. Его глаза под совиными бровями отражали пламя факела. Раньше я замечал, что люди, с которыми ты долго не виделся, проигрывают по сравнению с впечатлением, каковое осталось о них в твоей памяти. Однако на Уолла это не распространялось. В золотом зареве кратера он выглядел не просто человеком, а монументом.
— Где вы оставили своих коней? — спросил он.
