Пирс Энтони - Хтон

Так они разыграли втроем сцену жертвоприношения Гранатой:

Старшой ждал с обмотанным веревкой кулаком, зная, что любовные звуки поддельны, хотя его сострадание охотно сделало бы их истинными;

Атон смутно обнаруживал, что познание смерти порождает мелодию, а мелодия — удивительно реальную страсть;

Гранатка принимала добровольную смерть как единственный способ вызвать эту страсть и, вероятно, на какой-то миг подлинную любовь и преодолеть свои невзгоды.

А белый бурун ждал…

Атон медленно приходил в себя. Календарь на противоположной стене комнаты был открыт на Втором Месяце, § 403 — почти через год после запавшего в память ужаса. Он поцеловал миньонетку, и… почти год!

«Где я был? Что делал в этот промежуток?»

Он огляделся. Первым предметом в уютной комнате, привлекшим его внимание, было деревянное кресло с твердой спинкой: мощное кресло Аврелия, охранявшее выход. Напротив стоял плюшевый диван, тоже слишком знакомый — диван, который он всегда воспринимал как материнский. Над ним по-прежнему висел портрет дочери Десятого в раме, не вызывавший ныне никакой вины. Рядом с ним…

Рядом с ним висела паутинная картина художника-ксеста: мать и сын.

Атон выкинул из головы комнату и стал рассматривать себя. На нем была светлая рубаха, чистый комбинезон и мягкие сапоги хвеевода: тот, кто его одевал, знал как. Мог ли он при подобной амнезии одеться так сам?

В соседней комнате кто-то находился. Аврелий? Нет, он умер, так же как умерла лесная нимфа, как умерли все, кто заботился о нем. Кто занимал дом пятого? Поступь была легкой, знакомой.

— Тема раковины? — воскликнул он, внезапно обрадовавшись, очень обрадовавшись. Он думал, что она тоже мертва, если она вообще существовала вне его грез. Он убил ее — но это была символическая казнь, отречение от второй любви, а теперь символика исчезла.

Она вошла в комнату: волосы были длиннее, чем в воспоминаниях четырехлетней давности, и отсвечивали серебром на фоне зеленой хвеи в полуденном солнечном свете. Изящные черты лица тверды, на запястье — ничего.

На Идиллии не существовало физической смерти, и они оба знали об этом. Однако он столкнул ее с горы в момент восторга. Она не была телепаткой и не могла знать, что его поступок означал отречение не от нее, а от миньонетки. Для Кокены это был его второй отказ… но трепещущая хвея, которую она по прежнему носила, показывала, что ее любовь к нему не ослабевает.

Быть достойным такой женщина…

— Дочь Четвертого, — сказал он, — я люблю тебя.

Она подняла глаза:

— Атон?

Он с трудом встал. В своем теле он почувствовал силу — значит, он не провел весь год в постели.

— Кокена, ты меня не узнаешь?

Она внимательно на него посмотрела.

— Атон, — повторила она, наконец, улыбнувшись.

Он шагнул к ней. Она отступила.

— Пожалуйста, не дотрагивайся до меня, Атон.

— Кокена, почему?

Она стояла за широким креслом Аврелия.

— Все может быть не таким, каким ты это помнишь, Атон.

Он вернулся к своему стулу и сел.

— Разве мои мечты ошибались, милая ракушка? Ведь на Идиллии никто не умирает?

— Нет, Атон, нет — не то. Но тебя… не было… долгое время. Я должна быть уверена.

— В чем уверена? — спросил он. — Миньонетка мертва, а я люблю тебя. Я любил тебя с самого начала, но пока я не победил миньонетку…

— Атон, позволь мне, пожалуйста, сказать. Тебе будет тяжело, а времени не так много.

Ее рассудочность изумила его.

— Кокена!

Она не обратила внимания на его восклицание и заговорила чуть быстрее, чем раньше, словно читая лекцию.

— Я ходила в лес до того, как ты освободился из Хтона, и говорила с миньонеткой, говорила со Злобой. Я показала ей хвею, которую носила, а она взяла ее и показала, что любит тебя так же, как и я.

— Она любила по-своему, — сказал Атон.

— Она была прелестна. Я улавливала ваше семейное сходство. Она рассказала о тебе все, что мне следовало знать, и я смогла позаботиться о тебе во время твоего выздоровления. Она предупредила меня, что из Хтона явится некий злодей и что я должна защитить тебя от него. Она сказала… она сказала, что вскоре уйдет, и оставила мне песню.

— Песню!

— Она хотела, чтобы ты был счастлив, Атон, но видела, что кровь миньона разрушает тебя, а злодей из Хтона ждет, что от тебя останется. Она подарила тебя мне, Атон, ты не победил эту великолепную женщину!

Мысль об этом ужаснула его.

— Все это… случилось до того, как я бежал из Хтона?

— Мы любили тебя, Атон.

— Злоба знала, что она умрет?

— Да. Ее имя в понятиях ее культуры означает «Сострадание», и она любила твоего отца настолько, что оставила его, а тебя настолько, что умерла ради тебя. Когда Аврелий увидел, как ты идешь с ней по полям, он понял все и прекратил свою долгую борьбу с болотной ржой. Вскоре умерла и она. Приехал брат Пятого, и мы похоронили Аврелия в лесу рядом с ней.

— Песня, — выговорил Атон, не в силах более сосредоточиться.

Кокена мельком взглянула на него.

— Мне пришлось разбудить тебя… рано, — сказала она. — Песня… — Она решилась: — Вот песня.

Она запела, и это была мелодия его детства. Голосу Кохены не доставало богатства голоса миньонетки, но сейчас это не имело значения. Ведь это была та самая песня.

Она пропела ее до конца, но чудо исчезло.

— Песня не прервана, — сказал он, только теперь понимая, что ее истинная привлекательность — не в самой мелодии, а в том, что она не завершена — точно такими были и его отношения с миньонеткой. Не песня, но прерванность влекла его за собой. Почему он не понимал этого раньше?

Кокена пристально наблюдала за ним.

— Теперь, Атон, песня для тебя ничего не значит?

— Извини, — сказал он, понимая, что это выражение неуместно. — Ты могла бы избавить себя от неприятностей.

— Нет, нет, — сказала она с более ясной улыбкой. — Все хорошо. Значит, миньон в тебе умер. Ты опять выздоровеешь, если только…

Эти таинственные намеки раздражали его.

— Если только что? Что еще за «выздоровление» и какой такой «злодей»? Где я был и что делал весь этот год? Почему ты не подпускаешь меня к себе? Почему тебе вообще пришлось будить меня? Я спал?

— Теперь я могу тебе сказать, — Кокена обошла кресло и села в него, поодаль от Атона. — Полуминьон, получеловек, ты не мог жить ни в одном из двух миров. Злоба предупредила меня о страшных последствиях, если бы ты бежал до разрешения этого конфликта. Но после того, как она принесла себя в жертву, ты обезумел и рыскал по лесу в диком слепом гневе. Твой дядя — Вениамин — вытащил тебя из аэромобиля и привел ко мне. Пришлось воспользоваться наркотическими препаратами. Мы не смели извещать власти, иначе тебя выдали бы Хтону. Мы поддерживали твой разум пустым до тех пор, пока ты не выздоровел. Миньонетка предупреждала меня, что может пройти два года до того, как потрясение от ее смерти оставит твою душу и ты снова станешь нормальным человеком. Мы знали, что, все это время мы должны удерживать тебя от деятельности. Но…