На правах вежливого хозяина лагеря мне пришлось объяснить, кто мы такие и что в этой местности делаем, после чего я попросил разрешения поближе ознакомиться с машиной.
Коваль рассыпался в любезностях. Ну как же! Он все прекрасно понимает. Мы с ним коллеги… так сказать, преследуем общую цель.
— Вы ищете металл, — сказал словоохотливый инспектор, — а я слежу за тем, чтобы его хорошо сохраняли.
Я с нетерпением поднес свой аппарат к блестящему колесу. Меня интересовали в первую очередь болты.
И — странное дело! — ни в болтах, ни в других частях машины аппарат не обнаружил ни малейших следов окислов железа. Металл, из которого была сделана машина, не имел запаха. Но этого же не могло быть! Любая железная или стальная вещь несет на себе хотя бы тончайшие следы коррозии. Даже нержавеющая сталь, когда ее нагревают при сварке, чуть-чуть ржавеет, так как в этом случае хром, добавляемый в сталь, чтобы сделать ее нержавеющей, частично выгорает. Я ничего не понимал. Не из золота же был сделан этот автомобиль? Я злился на себя, когда встречался с непонятными вещами.
При дальнейшем осмотре машины я вдруг заметил несколько тщательно заделанных швов электросварки.
— Что это за металл? — теряясь в догадках, спросил я Коваля.
Он пожал круглыми, как мячи, плечами.
— Изготовляет экспериментальный цех. Я, право, не специалист. Поговорите с нашими инженерами, если вы, так сказать, интересуетесь. Они часто на наш склад ездят, тут недалеко, к Шамсудинову.
Я не выдержал и совсем невежливо набросился на гостя:
— Значит, это ваш склад? Почему же там металл зря пропадает? Столько лет валяется без присмотра…
— Как так «без присмотра»? — обиженно проговорил инспектор, видимо задетый за живое. — Вы напрасно, так сказать, обвиняете наших честных работников. Шамсудинов вполне добросовестный сторож, не раз премированный. Вас удивляет, что железо лежит под открытым небом? Так это по особому распоряжению. Собрали сюда разный трофейный хлам и решили изучать, как сохраняется металл в естественных, так сказать, условиях. Ну и разные испытания там проделывают… Да вы уж лучше с инженерами поговорите.
Я подумал, что это надо сделать немедленно, но тут же снова поймал себя на мысли: опять интересуюсь не тем, чем нужно. Рубидий и только рубидий должен был интересовать меня.
Опять я занялся аппаратом и по привычке набрал знакомое сочетание: БС-435. индекс рубидия.
Взглянув на экран, я обомлел. Светящаяся черта резко выросла, указывая на кузов автомобиля. К какому бы месту машины я ни подносил аппарат, всюду был… рубидий.
Это было невероятно.
Ковалю наскучили мои опыты, и он, кивнув благосклонно головой, — дескать, изучайте, сколько влезет, — направился к опушке леса, держа наготове ружье.
Я подозвал Андрея и Сандро. Мое открытие не произвело на них того впечатления, какого я ожидал.
Сандро решил, что испорчен аппарат, а Ярцев мрачно заметил:
— Мы почему-то находим рубидий только в готовых изделиях. Насколько я помню, его никогда не добавляют в сталь.
Во всяком случае, Андрей об этом не слышал и привел пример: в нержавеющую сталь иногда добавляют ниобий. Даже доли процента этого редкого металла позволяют сваривать нержавеющую сталь без нарушения ее антикоррозирующих свойств.
— Ты не перепутал индексы? — спросил он у меня.
— Давай проверим еще раз.
— Ниобий… — бормотал Андрей, доставая записную книжку. — Пятая группа таблицы Менделеева. Порядковый номер сорок один. Вот, нашел! Индекс КС-200.
Я поставил как можно точнее указатель шкалы на этот индекс и поднес аппарат к машине Коваля. Синяя черта не шевелилась. Она замерзла, словно сосулька.
— Я говорю, аппарат расстроили! — убежденно заявил Сандро.
Из кустов выбежала низкая кривоногая собака. За ней шел Омегин.
Андрей недовольно поморщился и негромко сказал:
— Твой друг. Спроси у него, не забыл ли он у Шамсудинова бутылочку с милой этикеткой «Долой металл!»
Я промолчал. Мне было неприятно вспоминать о странных опытах Омегина.
Сандро хотел подзарядить аккумуляторы и пошел к машине, где у него находился зарядный агрегат.
Через минуту Сандро вытащил оттуда синий чемодан. В нем был аппарат «СЛ-2». Я не понимал, зачем Валя его положила, когда я твердо сказал, что эту игрушку не возьмем на серьезные испытания.
Даже не в лаборатории, а где-то на Урале мы опять столкнулись с упрямством нашей дорогой лаборантки.
Сандро поставил чемодан на траву и почему-то выразительно подмигнул мне. Затем вытащил из палатки «СЛ-2» и исчез между деревьями.
С противоположной стороны поляны вышел, видимо очень довольный собой, Коваль. Сбоку у него болтались две крошечные пичужки, пристегнутые к петлям охотничьей сумки. Странно, что мы не слыхали выстрелов.
Охотники познакомились.
— Тоже ружьишком балуетесь? — спросил я Омегина.
— Да так, иногда, — равнодушно ответил он и полез в карман за табаком.
Набивая трубку, он иронически спросил:
— Ну, как ваши успехи, молодые люди? Как рубидий? Не нашли еще?
Я ничего не ответил.
— Кстати, — не скрывая усмешки, продолжал Омегин, — я знаю место, где вы найдете лепидолит.
— Будем вам очень признательны за сообщение, — в тон ему заметил Андрей. Где же?
— На выставке «Горные богатства нашего района». Завтра открывается во Дворце культуры. Советую посмотреть.
Омегин либо смеялся над нами, либо просто хотел подчеркнуть, что рубидий действительно есть в этом районе.
Я настраивал аппарат, а Омегин насмешливо улыбался, раскуривая трубку.
— Надо полагать, что луч вашего аппарата сейчас укажет на меня, — сказал он, следя за моими манипуляциями. — Тем самым он обнаружит месторождение рубидия в моем кармане. Ох уж эти изобретатели!
С нарочито равнодушным видом я повернул ручку настройки.
И, словно в насмешку, в тот самый момент, когда указатель шкалы проходил мимо индекса рубидия, светящаяся черта вздрогнула, увеличилась и действительно указала на Омегина.
Я должен был сделать единственный вывод: рубидий находился не только на выставке во Дворце культуры, но и в кармане Омегина. Вероятно, он знал, где скрываются месторождения этого редкого металла, и даже взял пробу — куски лепидолита или другой какой-нибудь рубидиевой руды.
Меня удивляло, почему Омегин не сказал нам об этом, а только подтрунивал над нашими бесплодными поисками. Вспоминая замечания Андрея насчет оскорбленного самолюбия этого современного отшельника, я, к своему стыду, почувствовал, что мой друг по-своему был прав. Старая обида, видимо, не забывалась Омегиным — он ревниво относился к успехам молодых исследователей, поэтому держался с ними по меньшей мере странно. Впрочем, вполне возможно, что он не верил в наши аппараты. Я хотел думать о нем хорошо, гораздо лучше, чем заслуживало его поведение.
