— Положим, не совсем так, Холостов. Даже совсем не так. Вы украли машину Ковалева, — полковник расположился в кресле.
Холостов выпрямился и с испугом взглянул на полковника.
— Что, Холостов? — холодно поинтересовался полковник. Или вы хотите сказать, что Чак — творение вашего ума? Дело ваших рук? Нет. В том-то и дело, что вся ваша жизнь — воровство. Вы обокрали Ковалева. А сейчас занимаетесь разбоем на острове Семи Ветров. Мелко, мелко, Холостов. Да, я, кажется, не представился. Еремин. Давно ждал этой встречи.
— А я — нет.
— Верю. Но продолжим наш разговор. Я знаю, вы чудовищно честолюбивы. Вы считаете себя чуть ли не полубогом. А фактически? Браконьер и контрабандист… В этом, очевидно, есть какая-то закономерность. О чем думали вы в ту ночь, когда ввели новую программу в машину Ковалева и сорвали испытания? Из показаний Рутковской мы знаем о событиях той ночи. Знаем, как вы разобрали Чака, перевезли на Дальний Восток… Повторяю, это нам известно. Меня интересует сейчас другое. О чем вы тогда думали?
— Вы хотите исповеди? Исповеди не будет, — Холостов выпил остатки коньяку. — Собственно, зачем вам моя исповедь? Мы по-разному смотрим на жизнь и не поймем друг друга.
Полковник поднялся и опять сел. Закурил.
— Я простой советский человек, — сказал он. — Много воевал, чтобы утверждать жизнь. Скажете: не ново, громкие слова… Что ж. В этом и мудрость, простая, ясная, как солнечный день, чтобы всегда утверждать жизнь. А что вы утверждаете?
Холостов вскочил:
— Оставьте, полковник. Я родился удивить мир…
Вошел Суровягин.
— Пора, Алексей Васильевич, — сказал он. — Пятый час. В темноте на рифы можно наскочить.
Холостов поднял на него блуждающие глаза.
— Позовите сюда Парыгина, — сказал он. — Я хочу на него взглянуть. Последний раз.
Суровягин вопросительно посмотрел на Еремина.
— Пригласите.
Парыгин скоро явился.
— Ты переиграл меня, мальчуган. Меня, наверное, расстреляют. Скажите, полковник, расстреляют? Впрочем, все это не имеет значения… Я дарю тебе, мальчуган, Чака. Он верно будет служить тебе. Но ты никогда не проникнешь в его тайну. Никогда!
— Холостов, — вмешался Еремин, — где чертежи Чака? Отдайте их. Вы облегчите свою участь.
— Чертежи на острове Туманов, в моем письменном столе. Но чертежи вам не помогут.
— Ничего, Холостов. Если говорить откровенно, сейчас в Приморске работает целая комиссия ученых. Они изучают наследие Ковалева. И уж, конечно, разберутся. Россия не так бедна талантами. А теперь вставайте. Разговор продолжим в другом месте.
Они вышли из пещеры. Впереди шли Парыгин и Таня. Посредине между ними шагал Чак. Холостов рванулся было к нему, но сразу обмяк. На глазах появились слезы.
— Чак! — простонал он. — Чак!
Но робот не слышал его, и через минуту все трое растаяли в темноте.
— Не волнуйтесь, Холостов. Чак начнет новую жизнь. поверьте, настоящую жизнь умной машины…
Хабаровск. 1961–1963
Медведка — только что народившийся каланенок.
Кошлак — годовалый калан.
Приливной сулой — особый тип волнения в море, возникающий в результате стеснения потока вод, ударов волн о рифы, выступающие береговые мысы и т. д.
