Медаль "За освоение целинных и залежных земель" вручили тем, кто жил в штабных вагончиках, спал в отдельном купе, разъезжал по отделениям совхоза на директорской "Победе".
- О, Моцарт, Моцарт! - во весь экран безумные глаза Сальери, над ними навис огромный купол черепа, в котором вызрел злой умысел - убить гения, разъять гармонию. Но Моцарт жив! Жив Амадеус, он живет в памяти Сальери, его маленькая изящная фигурка, увеличиваясь, является во лбу Сальери. Моцарт смеется:
- Ага! увидел ты! а мне хотелось
Тебя нежданной шуткой угостить.
- Ты здесь? - Сальери схватился руками за голову. - Давно ль?
Давно ли это было?..
Нам - по восемнадцать, оттепель, чистое небо, ледоход, ломающий культ... Давно ль?.. Всего несколько лет, чтобы окончить институт, стать отцом, развестись, жениться и получить отдельную квартиру. Что изменилось за это время? Каким я стал?
Другим.
Это странное ощущение утраты.
Обмена.
Чем темнее становилось в пустой аудитории, тем яснее, как на проявляемом фотоотпечатке, проступал за окном вечерний город. Лекции давно закончились, институт затих, а мы с Виталькой Веховым все никак не могли придумать финал КВН.
КВН. Клуб Веселых и Находчивых. Тогда все играли в КВН. Школы, вузы, госучреждения, страна...
Наш факультет вышел в финал, и надо было придумать для команды финал финала. Апогей. Апофеоз. Апофеоз апогея. Финал финала - как итог. Последний курс, преддипломная практика, считай, что завтра за нами закроется дверь института и мы пойдем на заводы, в проектные институты, в исследовательские лаборатории...
В жизнь.
Оглянуться не успели, пролетело пять лет.
Что же сказать в финале финала?
Перебрали массу вариантов, но не выходило, не получалось. Может быть, это просто невозможно в одной сцене, в одном монологе высказать все?..
- А что, если представить себе наше будущее? - предложил я. - Лет эдак через двадцать пять. Год одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый.
- Во-первых, это уже было... - возразил Виталий.
- Что было? Будущее?
- Нет, сам по себе прием не новый.
- А мы его используем по-новому. Каждый участник команды выйдет вперед и честно скажет, каким он себя видит через двадцать пять лет.
- Честно? Если честно, то не пропустят? - усомнился Виталий.
- Что значит не пропустят? И потом, чего бояться? Диплом через месяц в кармане и гуд бай альма матерь.
- Тысяча девятьсот восемьдесят пятый, говоришь? - задумался Виталий. - Советские люди уже пять лет живут при коммунизме...
- На сцену выезжает черный ЗИС-117, из него выходишь ты, в габардиновом плаще, с толстым портфелем. В портфеле - твоя получка. Аванс.
- И начинаю петь "Чатанугачучу", - усмехнулся Виталий.
- А что ты думаешь? Через двадцать пять лет люди поймут, что можно носить узкие или широкие брюки, это как тебе заблагорассудится, что дело надо делать честно и говорить обо всем открыто.
- Прямо так и открыто? - скептически пожал плечами Виталий. - Тогда бы я... Знаешь, мне недавно сон приснился. Про коммунизм. Правда, не смейся... Будто объявили по радио, что все - настал, построили... Представь себе раннее, раннее утро. Лето. Рассвет. Ленинский проспект. И на дороге, на тротуарах, раскинувшись, кому как угодно, спят люди со счастливыми лицами... Сотни, тысячи людей со счастливыми лицами спят прямо на улице. Тишина. Только дыхание спящих на проспекте, протянувшемся к восходящему солнцу. А вдоль домов - урны. Такие же, как для мусора, но стерильно чистые, никелированные, сияющие. И полные дымящегося борща. С салом, перчиком, помидорчиками, со сметанкой...
- Картина "Покой и изобилие", - я поневоле сглотнул слюну. - А если все-таки серьезно?
- Серьезно? - тихо переспросил Виталий.
С Виталием Веховым я всегда сидел рядом на лекциях, с ним делал лабораторные работы, с ним снимал кино в подвале Технологического института.
- Если серьезно, Валера, то родителей жалко...
- Родителей? - не понял я.
- Да, предков, как ты говоришь. Если бы не мама, то я давно бы ушел... Насовсем, понимаешь?.. Я уже завещание написал.
МОЦАРТ (за фортепиано).
Представь себе... кого бы?
Ну, хоть меня - немного помоложе,
Влюбленного - не слишком, а слегка
С красоткой или с другом - хоть с тобой
Я весел... Вдруг: виденье гробовое,
Внезапный мрак иль что-нибудь такое...
... Я сидел на полу в пустом кубе комнаты, я хотел устать так, чтобы спать без снов. Я мог выйти на улицу солнца, но мне не надо было других - идущих по тротуарам, сидящих на скамейках бульваров, с этими лицами, губами, ушами, носами. Они - чужие, и я пройду мимо. В молчанье. А когда вокруг стена молчания, то начинает стучать сердце. Каждый день - это слой в душе, что остался от дня. Жизнь - тысячи слоев, спрессованных в наст тоски, по которому рыщет зверь безнадежности...
И я представил себе Вселенную.
Бесконечное пространство - круг, по которому можно вернуться к началу пути только через бесконечно прошедшее время.
Лежащая восьмерка бесконечности.
И в этих мирах я увидел нашу Галактику, на окраине которой Солнце с десятком планет.
Одна из планет - Земля.
И не Земле - город.
В городе на одиннадцатом этаже двенадцатиэтажного дома сидит на полу букашка.
Прав был Пижон. Прав во-первых, что всяк человек - скотина, прав во-вторых, что все люди - одинаковые, и прав в-третьих, что всех нас ждет вечное забвение.
Все мы - одинаковые скоты, которых ждет вечное забвение. И я посмотрел вверх, на крюк для люстры уже с другим умыслом.
Крепкий крюк. Для хорошей веревки.
Господи, спаси и сохрани...
