— Я буду рад, — говорю я, и мы продолжаем идти дальше. Шаг в шаг.
Я смотрю на небо, налившееся багрянцем, и слышу, как бьется у меня в груди сердце. Значит, я волнуюсь, — думаю я. «Эдя, будь человеком, возьми себя в руки!» — приказываю себе. Немного спустя повторяю: «Эдя, возьми себя в руки, возьми себя в руки!» — и скоро успокаиваюсь.
— Да, надо взять себя в руки, — одобряет мои действия здешний Эдька Свистун.
— Ты что, тоже волнуешься?
— Не задавай глупых вопросов, Эдя! — Он впервые назвал меня по имени. — Я волнуюсь, ты волнуешься… все мы волнуемся перед лицом неизвестности.
— Слушай, не только мы сами, но, может быть, и мысли у нас одинаковые?
— И мысли и желания, — отвечает здешний Эдька. — А вот поступки разные. Здесь, на этой планете, долгое время недооценивали космос. Поэтому и отстали. Пусть немного, но все-таки… Отсюда и разность поступков. Того, что делаешь ты, не могу делать я, техника не позволяет, чуешь? Но когда-нибудь мы нагоним, и все войдет в свою колею.
— В какую колею?
— Я хочу сказать, когда-нибудь наступит время, когда и поступки наши будут одинаковыми. Я лично против. Но мое мнение ничего не значит.
— Я тоже против. А коли мы оба против, ничего не будет. Стой, смотри… — Мы оказались лицом к лицу. — Видишь, у тебя руки опущены, а у меня подняты вверх. И так будет всегда.
— Руки — чепуха. Главное — голова, — сказал Эдька, направляясь дальше.
Я хотел спросить, при чем тут голова, как вдруг впереди, в просветах меж деревьями, блеснуло что-то огромное, похожее на серебристую сигару. Это был космический корабль. Я сразу догадался, что это космический корабль. Он стоял на некотором возвышении, прямой и строгий, и смотрел выпуклыми глазами-иллюминаторами. Возле корабля возился и сам космонавт. Приглядевшись, мы догадались, что он снимает свой космический костюм, в котором, наверно, трудно было передвигаться по этой планете.
Мы оба — я и здешний Эдька Свистун — переглянулись. Я хорошо помню взгляд здешнего Эдьки, в котором был и вопрос: «Ну, каково?» — и просьба не уходить, не оставлять его одного. Мне тоже почему-то стало жутко — не страшно, а именно жутко (я и это чувство помню), и я тоже взглядом попросил Эдьку не уходить и не оставлять.
Между тем ночь сдала свои позиции. Мертвеннофосфорический свет сменился молочно-синим, мягким и теплым, и от этого в бору стало теплее и уютнее. Когда произошла эта перемена, я не заметил. Но что она произошла, я почувствовал — кожей почувствовал, а потом и увидел — глазами, — и подумал, что, должно быть, начало светать. Я повеселел немного. Не знаю, как здешний Эдька Свистун, а я повеселел и подумал, что всему приходит конец. Мысль была слишком общей, она относилась и к этой ночи, и к этой встрече, словом, к чему угодно, однако и мысль мне понравилась, даже не сама мысль, а то, что она родилась в моих мозговых извилинах. Коли уж я мыслю, значит существую, подумал я.
Стоя за сосной, мы опять устремили взгляд на пришельца из космоса, пока еще не зная, кто он, и не догадываясь, что он будет делать. В ожидании прошло минут пять-шесть… Но вот, наконец, он, этот пришелец, снял скафандр и остался в одном костюме, и мы ахнули. Про себя, разумеется, ахнули… Этот космонавт, пришелец с какой-то третьей, неведомой нам планеты, тоже был Эдькой Свистуном, самым натуральным Эдькой Свистуном, каким его родила мать.
Робость и всякие опасения точно рукой сняло. Не сговариваясь, мы оба я и здешний Эдька Свистун — вышли из своего укрытия и шагнули вперед. Нас разделяло расстояние шагов в пятнадцать, не больше. Мы быстро преодолели его и очутились возле космического корабля. Я глянул и обомлел. Издали корабль казался серебристым и сигарообразным, а вблизи отливав золотом, да и форма оказалась не сигарообразной, а какой-то выпукло-вогнутой, то есть в одном месте выпуклой, в другом — вогнутой, — совсем невероятная форма.
Но что нас, и меня особенно, поразило, так это внешность самого космонавта. Перед нами стоял третий Эдька Свистун, так сказать, Эдька Свистун-3. Я глянул на здешнего Эдьку, потом на этого, третьего, и увидел, что они похожи, как две капли воды. Только одеты были по-разному. Здешний в шортах и рубашке-безрукавке, а этот, третий, — в штанах в гармошку, в рубахе в гармошку и в сапогах, вернее — в сапожках, голенища которых тоже были собраны в гармошку. Но все остальное в полной норме. Голова одна, руки и ноги — по две, нос один, а глаз тоже два, короче говоря, человек как человек.
— Ну, здравствуй! — сказал здешний Эдька Свистун и протянул руку.
— Здравствуй! — Я тоже протянул руку.
Естественно было ожидать, что третий Эдька если не ошалеет, то, во всяком случае, потеряет дар речи.
Как бы не так!
— Здравствуйте! — сказал третий Эдька Свистун и протянул обе руки. Мне досталась левая, и я крепко пожал ее. В меру крепко, разумеется.
— Откуда ты? — спросил здешний Эдька. Он чувствовал себя хозяином, то есть старшим, не по возрасту — возраст у нас был одинаковый, день в день и минута в минуту, — старшим по месту жительства, если можно так сказать. Ведь не он к нам, а мы к нему прилетели.
— Я с Планеты Людей, — ответил, точно отрапортовал, третий Эдька Свистун. — Я летел со скоростью, которую не в силах представить живущие, столько дней, сколько пальцев у нас троих на руках и ногах, и вот я здесь, перед вами. Я летел от солнца к солнцу, и мог бы лететь еще, если бы не встретил на пути эту планету. Увидев голубой шар впереди и слева, я подумал, что это, наверно, что-то интересное, что-то такое, что заслуживает внимания, и нажал на кнопку спуска.
Я хотел приземлиться в центре деревни — увы! — не рассчитал немного.
— Что за планета, откуда ты прилетел? — опять задал вопрос здешний Эдька Свистун.
— Планета, где люди желают друг другу только добра, — ответил третий Эдька Свистун. — Ученые с математической точностью подсчитали, что во Вселенной семьсот двадцать девять миллиардов планет с высокоразвитой цивилизацией [11]. Планета, откуда я прилетел, одна из самых цивилизованных.
— Ну, знаешь, всяк кулик свое болото хвалит, заметил здешний Эдька Свистун.
— Нет, в самом деле, чудесная планета! Не будь нужды или необходимости, как угодно назовите, я ни за что бы не отважился лететь к черту на кулички.
— Что за нужда?
— Нам стало тесновато на Планете добрых Людей. И вот ученые (у нас есть ученые) предприняли дерзкую попытку найти новую, удобную для житья, но еще не обжитую как следует, чтобы переселить туда наиболее отважных и смелых. Если учесть, что Вселенная безгранична и бесконечна, то станет ясно, что таких необжитых планет в ней тоже хватает.
— Ваши ученые — мудрые люди! — воскликнул здешний Эдька Свистун почти с восторгом.
