Справа тянулась равнина. Кое-где на равнине разбросаны горки с плоскими, как стол, вершинами. Слева по ходу мелькали идеально ровные ряды деревьев — плантации азимины. Проплыли мимо выпуклые корпуса фруктового заводика, чем-то похожие на кофейный сервиз. Потом зеленый массив повернул в сторону от автострады, мелькнула и затерялась в полях блеснувшая глянцем узкая лента канала. Дальше пошли кормовые угодья; усадьбу скотоводческого комплекса можно было угадать по торчащему над шапками зелени куполу водонапорной башни. Заря успела выкрасить купол в розовый цвет. Светало быстро. Впереди розовела гряда голых холмов.
Нортон пристально всматривался сквозь ветровое стекло. Ни одного элекара на полотне автострады он до сих пор не заметил, и это его беспокоило. Либо мальчишка успел перевалить гряду, либо гнал в другом направлении. Последнее было бы предпочтительнее, однако Нортон не сомневался, что сорванец выбрал именно Старый Карьер. Во-первых, сравнительно близко (Ник был слишком нетерпелив). Во-вторых, несравнимо страшнее (Ник был ужасно самонадеян в вопросах личной отваги). Светлая красота Бизоньих озер или, скажем, пустынная величавость Соленого озера вряд ли могли соблазнить отважного аквалангиста. Уж где и водиться подводному чудищу, как не в глубинах-мрачного водоема в Старом Карьере.
Автострада заметно пошла на подъем; залитая рассветным румянцем гряда приближалась. Нортон пытался представить себе расстояние между собой и юным искателем приключений. Три минуты, которые были потрачены в переговорах с Эллен, он наверстал за счет повышенной скорости до выхода на магистраль.
В гонке по автостраде он ничего не выигрывал. Знал: элекар Геда был точно такого типа, как и его собственный, — модель «Торнадо» последнего выпуска, — и Ник, разумеется, гнал машину тоже на «фитиле». Шустрый малец научился лихо водить элекар. Кстати, не без его, Нортона, соучастия… Малец впереди минут на десять — двенадцать как минимум, иначе его элекар удалось бы заметить на этом отрезке пути.
Двенадцать минут… Черт, много! Наверстывать як придется на старой грунтовой дороге в глубоком ущелье — скверной, по счастью, дороге, — но все равно: двенадцать минут слишком много. Этого молодца надо перехватить до выхода из ущелья в каньон. Не так это просто… Даже если выжать из машины все, на что она только способна. И даже если Ник не выключит блок «безопасной езды». Выключит — непременно куда-нибудь врежется…
Элекар стремительно брал пологий подъем. Холмы придвинулись к полотну автострады. Подъем кончился, холмы расступились, и элекар вылетел на простор каменистого плато. Затопленное утренней тенью плато неискушенному глазу могло показаться широкой равниной, и путник, едущий в этом направлении впервые, невольно хватался за рулевую баранку, когда автострада вдруг выносила-машину на виадук, повисший над пастью каньона.
Нортон смотрел вперед, томясь бездействием. Он ничего не мог предпринять. Во всяком случае, до того места, где предстояло покинуть роскошную магистраль: там, за виадуком, был очень удобный асфальтированный съезд в ущелье на очень плохую грунтовую дорогу… Городские власти специально не занимались ремонтом этой пороги, чтобы меньше было охотников ездить на элекарах в каньон. Но вряд ли в Копсфорте нашелся бы хоть один гражданин, который ни разу не побывал на Старом Карьере. Граждане Копсфорта необыкновенно любознательные люди. И безмерно отважные. Пикник под скалами, каждая из которых э любой момент может упасть тебе на голову, содержит в себе, очевидно, идею дробного камня для проверки качества «мужской закваски». При этом бессмысленный риск почитают за метод сознательного воспитания отваги. Одно из самых, пожалуй, загадочных свойств человеческой психики на современной Земле. Именно на Земле, потому что космодесантнику, всегда точно знающему, ради кого или ради чего рисковать, готовность рискнуть «вхолостую» казалась абсурдом.
Мало того, риск (как, впрочем, и все остальное здесь, на уютной Земле) подвержен влиянию моды. Удивительно видеть все это свежему глазу. Риск, который сам по себе прост и суров, как обнаженный клинок, зачем-то стараются прицепить к бутафорским перевязям в духе традиций, «старых добрых времен». Модным стало, к примеру, устраивать мрачные пикники в штольнях давно заброшенных шахт, где все держится на одном честном слове. Или испытывать крепость собственных нервов я мышц, разгуливая по гнилым этажам отживших свой век небоскребов, которые еще не успели снести. Проникать в обомшелые лабиринты забытых, а часто и полузатопленных сооружений военного назначения, порой нашпигованных всякими подлыми штуками сверх всякой меры. Бывало, любители проржавленных сувениров украшали свои гостиные такими «коллекциями», что приходилось вызывать десант саперов или команду специалистов-дезактиваторов. В лучшем случае отделывались испугом. В худшем — взлетали на воздух целыми семьями, иногда прихватывая с собой и ни в чем не повинных соседей. Или смертельно травились какой-нибудь дрянью, повергая в трепет кошмарного ожидания жителей близлежащих кварталов.
Просто диву даешься, сколько всевозможной пакостя было настряпано в «старые добрые времена» с единственной целью: угробить достаточно рациональным путем как мощно больше народу. Высший распорядительный орган объединенных наций до сих пор вынужден содержать специализированные отряды десантников «Вэри дейнджроуз!» — «Очень опасно!». Молодцы из ВДОО — в серебристой форме с эмблемой «Веселого Роджера» да рукавах — уже давно занимаются розыском и ликвидацией тайных хранилищ на территориях бывших очагов секретного изобретательства и производства оружия самого разного типа. Давно и усердно, а конца этому что-то еще не видно. Лет пять назад в одном из выпусков телевизионных последних известий был показан телерепортаж со спутника «Порт-1» о конечном этапе ликвидации найденных запасов какого-то адского вещества под кодовым названием «заливное тетушки Мэри», созданного в некогда существовавшей сверхсекретной лаборатории военно-морских исследований «Эйч-Сэпрайз». От причалов «Порта-1» в безвозвратный полет в сторону Солнца отправился дряхлый танкер «Амалия». С великими предосторожностями, под конвоем кораблей-барражировщиков ВДОО. Трюмы и танки «Амалии» были набиты контейнерами, похожими на автоклавы. Двухсот автоклавов-контейнеров с буквами ЗТМ на лоснящихся желтых боках было достаточно, чтобы превратить всю воду таких водоемов, как Мексиканский залив или Черное море, в студень. Полного груза «Амалии» хватило бы на Атлантический океан… А недавно с еще большими предосторожностями в безответные глубины Солнца сбросили какую-то другую смертельно опасную пакость под названием «табачок дядюшки Джона». Сбросили вместе со всей эскадрильей транспортных кораблей, принимавших участие в этой, говорят, сложнейшей операции.
Н-да, с какой только мерзостью не пришлось иметь дало парням из ВДОО! «Молоко гуннов», «перцовый дым», «нейтронный подкидыш», «крылатые стрелы», «глаз Сатаны», «меч Израиля», «преторианские колокольчики», «мяо хэньхао», «тосигами — но дза»… Остатки бывших арсеналов человеконенавистничества сплошь и рядом обезвреживались ценою жизни. Но чистка планеты продолжается; есть основания думать, что не все еще тайные гнойники обнаружены и должным образом обработаны. К сожалению, часто бывает: находят их первыми те, кто к такого рода находкам совершенно не подготовлен. Любителей совать нос в затхлые щели не убавилось даже после нескольких предупредительно-разъяснительных кампаний. Но хоть перестали трогать руками всякие штуки сомнительного происхождения и об особо подозрительных находках торопились уведомить органы ВДОО. Выработалась некая форма корректного поведения: просто лазили, наслаждаясь риском, глазели, устраивали пикники, но ничего не трогали. Словом, «посещали».
На общем фоне повального увлечения риском визиты в Старый Карьер выглядели сравнительно безобидно, однако в принципе это было явление того же порядка: граждане Копсфорта не отставали от моды. А кое-кто из тщеславных отцов, страдавших гипертрофированным чадолюбием, вроде Вена, считали чуть ли не отцовским долгом хоть раз показать своему малолетнему отпрыску эту дыру в самой что ни на есть опасной близости. И отпрыски, еще более тщеславные и любознательные, чем их отцы, отлично запоминали дорогу. Правда, соваться в каньон в одиночку до сих пор отваживались мальчишки не младше двенадцати лет. Них рисковал установить абсолютный рекорд нижней возрастной границы для одиночных посетителей карьера. Папа — известный специалист по производству кисломолочных продуктов, обожавший молоть всякий вздор о «штаммах мужской закваски» и непременно со ссылками на историю, — рехнулся бы с перепугу, узнав, куда потянула сегодня «закваска» его восьмилетнего сына…
