-- Там изображена я! -- сказала Мериэм. -- Маленькая девочка, лет шести. Я украла карточку у шведа, у Мальбина. А на другой стороне наклеена вырезка из старой газеты.
Шейх побледнел от гнева.
-- Что написано в газете? -- прохрипел он сдавленным от бешенства голосом, так что Мериэм с трудом поняла вопрос.
-- Я не знаю. Я не понимаю по-французски. Эти слова успокоительно подействовали на шейха. Он даже улыбнулся и перестал трясти Мериэм. Шейх приказал Мериэм никому не говорить о фотографической карточке. Чтобы никто не слышал о ней, кроме шейха и Мабуну.
А в это время по дороге торговых караванов мчался к северу на вспененном коне Абдул Камак.
***
Морисон потерял из виду раненого шведа. Пирогу англичанина уже не могла настигнуть пуля, и он устало растянулся на дне лодки. Много часов пролежал он в полном оцепенении.
Морисон очнулся ночью. Он лежал неподвижно и, глядя на звезды, старался понять, где он находится. Почему качается его жесткая кровать? Почему так часто меняются очертания звезд? Сначала ему пришло в голову, что он грезит во сне, но когда он пошевельнулся, чтобы стряхнуть с себя сон, острая боль заставила его вспомнить все. Он плывет по великой африканской реке, в туземной пироге, раненый, одинокий и беспомощный.
Морисон с трудом приподнялся и сел. Он осторожно нащупал рану: кровь остановилась, и ему было почти не больно. Может быть, рана легкая, может быть, задеты только мускулы? Но что, если рана будет заживать медленно? Тогда он умрет с голоду. Разве может он, раненый, добывать себе пищу?
Он стал думать о Мериэм. Морисон знал, что Мериэм была в руках у шведа, но какая судьба постигла ее потом? Если даже Гансон и умер, разве это спасет Мериэм? Она во власти негодяев, жестоких дикарей, и ей не будет пощады. Бэйнс закрыл лицо руками, а совесть говорила ему, что он один виноват в ее несчастной судьбе. Его необузданная страсть отдала невинную чистую девушку в лапы развратного шведа и его воинов. Он слишком поздно понял, что всего дороже для него в жизни первая любовь, загоревшаяся у него в груди, любовь к девушке, которую он погубил.
Он должен искупить свое преступление. Он должен спасти Мериэм и, если нужно, пожертвовать для нее своей жизнью! Морисон стал искать в лодке весла: его решение придало ему сил, и он забыл о своей ране. Но весла не было. Он взглянул на берег. Во мраке безлунной ночи он смутно различал очертания леса. Джунгли больше не пугали его. Но он даже не удивился своему бесстрашию, потому что не думал о себе и был всецело поглощен мыслями о том, как спасти Мериэм.
Он опустился на колени и, перегнувшись через борт, стал грести раскрытой ладонью. Боль мучила его, он слабел с каждой минутой, но все-таки с невероятной настойчивостью греб несколько часов. Ближе и ближе подплывала пирога к берегу. Морисон услышал рычанье льва. Он положил рядом с собой винтовку и продолжал безбоязненно грести.
Изнеможенному Морисону казалось, что целая вечность прошла, пока, наконец, нос пироги не уткнулся в кусты у берега. Морисон схватился за гибкую длинную ветку. Опять раздалось рычанье льва. Лев подполз ближе; что, если грозный хищник бросится на Морисона, чуть только нога англичанина вступит на землю?
Морисон попробовал, надежна ли ветка. Да, она выдержит дюжину таких, как он! Англичанин спустил ветку, наклонился, нашел на дне пироги винтовку и вскинул ее на плечо. Потом схватился за сук и стал медленно, испытывая мучительную боль, подниматься на мускулах. Он висел над пирогой. Пирога выскользнула у него из-под ноги, и, тихо покачиваясь, поплыла вниз по течению. Скоро ночная тьма покрыла пирогу своей непроницаемой пеленой.
Все пропало; отступление невозможно. Или взобраться выше на дерево, или рухнуть в воду -- другого выбора нет. Он сделал попытку перекинуть ногу через сук, за который держался, но последние силы оставили его, и нога не слушалась. Он не мог шевельнуться. Несколько минут он висел неподвижно. Он ясно сознавал, что если он не вскарабкается выше, гибель для него неизбежна.
Лев зарычал совсем близко. Бэйнс глянул вверх. В двух шагах от себя он увидел две сверкающие фосфорические точки. Лев стоял у воды, глядя на Морисона и ожидая его. -- Что же, -- подумал англичанин, -- пускай подождет. Львы не умеют лазить по деревьям, и если я взберусь на дерево, он не достанет меня.
Его ноги почти касались воды. Он не подозревал, что висит так низко, потому что густая тьма скрывала от него поверхность реки. Внезапно раздался плеск воды, и около ног Морисон услышал страшное лязганье зубов крокодила.
-- Боже! -- вскричал Бэйнс. -- Эта гадина хватает меня за ногу!
Он напряг все свои силы, чтобы сесть на сук, на котором висел, но тщетно. Его ноги не повиновались ему. Надежды не было. Он чувствовал, что его усталые, затекшие пальцы скользят и готовы разжаться. Он падает в воду, в черную пасть смерти, которая уже раскрыта, чтобы поглотить его.
И вдруг листья зашуршали у него над головой. Ветка, в которую судорожно вцепились пальцы Морисона, опустилась под удвоенной тяжестью. Морисон еще держался: смерть наверху и смерть внизу, но добровольно он ей не отдастся.
Что-то мягкое и теплое прикоснулось к его руке, а потом кто-то сильной рукой поднял его слабеющее тело в черную чащу ветвей.
XXIV
МЕСТЬ ТАНТОРА
Порою развалившись на широкой спине у Тантора, порою блуждая пешком по джунглям, Корак медленно продвигался к юго-западу. Он делал одну -- две мили в день, потому что времени у него было достаточно. Куда ему было торопиться? Быть может, он двигался бы более поспешно, если бы его не удерживало сознание, что с каждой милей он дальше и дальше уходит от Мериэм -- от чужой, но милой Мериэм.
Он напал на след отряда шейха как раз тогда, когда шейх, идя вниз по течению реки, вез в свою деревню пленную Мериэм. Корак отлично знал, кого он встретил, потому что ему были известны все обитатели обширных джунглей. Но ему не было никакого дела до старого шейха, и он не стал преследовать араба. Чем дальше от людей, тем лучше. Корак был бы рад никогда в жизни не видеть людей. Люди всегда приносили ему скорбь и страдание.
Река была богата рыбой. Он целый день провел на берегу, ловил рыбу и ел ее сырою. Когда наступила ночь, он взобрался повыше на дерево и скоро заснул. Нума своим ревом разбудил его. Корак собирался прикрикнуть на беспокойного соседа, когда новый шум привлек его внимание. Он прислушался. Кто шуршит листьями и трясет ветку? Вдруг Корак услышал лязг челюстей крокодила, а потом тихие, но отчетливые слова: "Боже! Эта гадина хватает меня!". Это был знакомый голос.
Корак посмотрел вниз. В темноте он разглядел фигуру человека, ухватившегося за ветку. Корак проворно и неслышно спустился, и его нога коснулась руки человека. Он наклонился, схватил висящее тело и втащил его на верхние ветки. Человек слабо барахтался, стараясь сопротивляться, но Корак обращал на него меньше внимания, чем Тантор на муравья. Он посадил англичанина на толстую ветку и прислонил его спиной к широкому стволу. Взбешенный Нума, у которого перехватили добычу, ревел внизу. Корак весело издевался над ним, называя его на языке больших обезьян "Зеленоглазым пожирателем падали" и "Братом Данго", т. е. гиены. Это были самые оскорбительные прозвища для гордого льва!
