Могила Клайфа Гривза. Еще один настоящий мерзавец и негодяй. Сколько зла он причинил даже собственной семье! Как будут дальше существовать его братья? На века суждено им остаться маленькими мальчиками и ничего не узнать о жизни людей. Они обречены на бесконечность и смогут общаться лишь с вампирами. Никто всерьез не воспримет маленьких человечков, пусть даже они получат образование в этом городке.
Вот, – нашла! В прошлый раз я не знала всего о родителях Мориса. Три надгробия рядом. Габриэль и Армелина Мак-Каниган и Ганеша Балантен. Аккуратно стряхнула сухие листья с черных мраморных памятников. Под ними покоится прах тех, кому волей судьбы не суждено было дожить до нынешних дней и стать частью большой дружной семьи, положившей начало взаимопониманию людей и вампиров. Долго стою над могилой, а потом выхожу с кладбища на цветистую поляну, что тянется до самых гор. Синие мелкие цветочки, к ним сухие желтоватые метелки травы – букетик для Габриэля Мак-Канигана. Красные и белые – Армелине, а для Ганеши плету веночек из нежных разноцветных растений. Не дай Бог, чтобы повторилась страшная драма шестидесятилетней давности! Всех безумно жаль, и людей, и нелюдей.
Пора идти в бар. Ведь эта история еще не закончилась. Следует действовать умно и осторожно. Спросить Мориса, что я еще могу сделать. Какая-то машина въехала в городок. Обычные люди, просто заехали перекусить. Ну что ж, Гленда, поработай немного барменом.
– Доброе утро, могу предложить яичницу с беконом и кофе…. Торопитесь?… Уже все готово…. С собой сэндвичи и бутылку воды? Сейчас упакую…. Счастливого пути!
Ого! Семьдесят центов на чай. Что ж, Мастер, твоя жена может быть неплохой официанткой. Мастер… При воспоминании о нем я невольно погрустнела. Пока весь город погружен в спячку, можно вновь почитать дневники миссис Балантен, то есть Армелины Мак-Каниган.
«… Начинаю привыкать к новым ощущениям, и они мне нравятся. Такое впечатление, что родилась заново. С тем, что физическая сила сродни геркулесовой, я уже свыклась, но мне-то как раз навряд ли такая необходима. А вот чувствовать себя помолодевшей лет на тридцать весьма и весьма приятно. Мне, старой в общем-то женщине, не пристало быть столь легкомысленной, но как же приятно пробежаться босиком по вечерней росе бескрайних лугов, раскинув руки навстречу ветру. Ничего не болит, исчезли головные боли, не мучает артрит, не ломит спину после долгого сидения, вернулось зрение, восстановился слух. О, сколько же разнообразных звуков окружает нас! И если сосредоточиться, то можно услышать, как в городке за рекой поет церковный хор. А как же радуют проявившиеся вдруг телепатические способности! Вчера с Габриэлем развлекались, словно дети, соревнуясь, кто первый сдвинет с места стакан. Совестно признаться, но меня это так забавляет! Сын уверяет, будто к этому быстро привыкаешь. Не согласна, мой мальчик, к тому же открываются такие возможности! А память! Я вспомнила даже то, о чем и думать забыла! Сегодня Морис сказал, – ну вот, я уже называю Сэмми Морисом, – что в воскресенье мы с отцом можем сходить в город. Первое общение с людьми после обращения! Габриэлю будет нелегко, он так и не научился прятать свои клычища. Он просто очень ленив, мой Габриэль, или, как его здесь называют, – мистер Балантен.
Мы так изменились, приобрели столько нового. Но ничто не дается даром. Приобретя – теряешь. Мне так не хватает солнца, горячих прикосновений его лучей, дневного света, человеческих эмоций, которые сразу вдруг притупились, приглушенных отныне чувств и мироощущений, обычных спасительных слез. Сколько я их пролила за свою жизнь! Обычных снов и то мы стали лишены…»
Тихий шорох отвлек меня от чтения. Лу проснулась, легкой тенью проскользнула в зал, поспешно поздоровалась, не поднимая глаз. Пожалуй, долго еще жители будут отходить после ночных событий. Не могу видеть ее подавленное выражение лица. И домой не хочу идти. Ну вот, не хочу, и все! Пойду лучше, поброжу по окрестностям. Погода сегодня какая тихая, безветренная. Пахнет опавшей листвой, сухими травами и терпкими осенними цветами. Там, вдалеке, виднеются крыши ферм, где-то за холмом пасутся стада, а с противоположной стороны поднимаются горы. Лучше пойду туда. Вот они, заброшенные рудники. Вагонетки оставлены ржаветь, из высокой травы торчат кирки и лопаты. Что это, свежие следы? Неужели еще кто-то ходит сюда?
Вампиры, чтобы пополнить свои богатства? Но ведь считается, что месторождение давно закрыто. А впрочем, мне-то зачем? Побродив еще, выхожу к реке. Где-то шумно нырнула ондатра, только всполохи пошли по воде. Сижу, притянув колени к груди, ни о чем не хочется думать сейчас, просто сидеть так и смотреть на воду.
Холодная рука легла на плечо. Я резко подскочила, едва не вскрикнув от неожиданности. Морис подошел так тихо, как умеют ходить только вампиры. Смотрит на меня долго, внимательно, наверное, пытается проникнуть в мысли. Бесполезно, мне нечего открыть тебе, кроме опустошенности.
– Тебе не следовало ходить туда ночью, – сочувственно говорит Морис, усаживаясь на траву и жестом приглашая меня сесть рядом.
– Мне так неуютно, Морис, я боюсь тебя. Тебя таким, каким ты был на кладбище: предопределяющим, бескомпромиссным, карающим.
– Разве с тобой, с Реймондом, с твоими родными и друзьями я такой? Я – блюститель порядка не только в человеческом смысле. Я – поборник Закона, без которого хаос воцарит на земле. Такая жестокость оправдана хотя бы тем, что является уроком для других, тех, кто не желает подчиняться и делает, что хочет.
– Показательная казнь?
– Пусть будет показательная, если тебе так удобнее думать. Но поверь, чрезвычайно трудно убить себе подобного, даже если он встал на путь неповиновения. Человека убить гораздо проще. Человек – отчужденный элемент, извини, что я так говорю. Ты же знаешь, я не убиваю людей. Не в моей власти вершить над ними суд. Это привилегия вас, смертных. Честно признаюсь, каждый вампир, без исключения, хотя бы раз был повинен в смерти человека. В первую очередь это свойственно вновь обращенным. Но этому есть объяснение и даже оправдание. Они просто не способны контролировать степень собственного насыщения. Так быстро такому не научишься. Главное, чтобы у них не вошло в привычку подчиняться силе собственного голода. Вот если не хочет или не в состоянии вовремя остановиться в процессе еды, тогда над ним устанавливается строжайший контроль. А если и такие меры предосторожности не помогают и вампир отказывается повиноваться, тогда Закон вступает в силу. Иначе мы сами себя давно бы истребили.
Как больно его слушать! Его слова остры, словно лезвия бритвы, режут по живому, так просто и обыденно говорит он о допустимости человеческих жертв, пусть даже непреднамеренной. Сейчас он мой Морис, тот, каким я его знаю, материальный, с глазами, сверкающими, словно ночная роса, а не та тусклая тень, что предстала перед моим взором нынешней ночью на кладбище. Возможно, он прав во всем, и в том, что люди – единственный источник питания для вампиров, без которого они не смогли бы существовать, и в том, насколько они не виноваты, что природа допустила такую несправедливость, и в том, что изменить что-либо пока не представляется никакой возможности, а каждый борется за выживание, как умеет, как может. И в том, конечно, что за преступления надо наказывать, но не так же жестоко, по-варварски. Да, вампира не так просто убить, обычные способы казни для него неприемлемы. Его не посадишь на электрический стул, не повесишь и не расстреляешь. Но…
