— Что это?
— Это доказательство так называемой теоремы Ферма. Как известно, здешние математики вот уже более трех столетий безуспешно пытаются получить его.
Фрол Петрович вертел листки, не зная, что с ними делать. Наконец он сообразил, что они дают удобный повод, чтобы закончить аудиенцию.
— Хорошо, — сказал он. — Мы покажем это специалистам. А после, если не возражаете, продолжим наш разговор.
ЮРИЙ РЫБНИКОВЛистки с формулами я направил на консультацию специалистам-математикам. Около месяца от них не было ни ответа, ни привета. Все это время Кохановский аккуратно через день звонил мне по междугородному: «Ну что? Ну как?»
Наконец заключение математиков пришло. В нем говорилось, что в рамках использованного математического аппарата доказательство знаменитой теоремы осуществлено, по-видимому, корректно, однако не вполне ясен вопрос, насколько корректен сам аппарат; хотелось бы побеседовать с автором данной работы и получить у него дополнительные сведения.
Я прочел это заключение Кохановскому, когда он в очередной раз мне позвонил.
— Но я вовсе не автор «данной работы», — сказал он. — Я вообще не математик. Это доказательство я взял в готовом виде из учебника, которым пользовался когда-то в юности. Учебника у меня с собой, как вы понимаете, нет: он мне тут, на Земле, без надобности. Выкладки я привел по памяти. Объяснять вашим мудрецам, на чем основан применяемый там математический аппарат, не хочу… Да и не имею права. Это было бы нарушением Конвенции. Пусть сами поднапрягут мозги…
Внезапно меня озарило: он боится нарушить Конвенцию — ведь это же простой способ отделаться от него.
— Послушайте, Кохановский, — сказал я, — а вам не кажется, что все ваши поступки, — с тех пор, как вы заинтересовались нашей анкетой, — идут вразрез с этой вашей Конвенцией? И что снова вы за это поплатитесь рано или поздно?
В трубке наступило молчание.
Потом Кохановский заговорил как-то быстро, сбиваясь и путаясь:
— Нет, не то, не то вы говорите… Это дело тонкое, не такое простое, как вы думаете…
Внезапно он повесил трубку.
На следующий день мне позвонил по внутреннему главный.
— Ну, как ваш инопланетянин? Как его теорема Ферма?
Я сказал, что, по мнению специалистов, весьма похоже, что доказательство истинное, есть, правда, кое-какие вопросы…
— Вы вот что, Юрий Александрович… — главный замялся — Если он вдруг появится опять… Вы его приведите ко мне…
Я был в недоумении.
— Зачем, Фрол Петрович? Мы ведь так от него никогда не избавимся. А я вроде бы нашел способ, как от него отвязаться…
— Понимаете, — засмеялся главный, — черт меня дернул рассказать о нем дома. Так теперь жена замучила — познакомь да познакомь… Она свято верит во всех этих «пришельцев». Так же, как и в прочие чудеса — в экстрасенсов, ясновидцев…
Кохановский появился дня через два. Я рассказал ему о желании главного редактора познакомить его со своими домашними. Я был уверен, что он откажется: в случае такого знакомства ему наверняка придется рассказывать все как на духу, отвечать на бесчисленные вопросы. Как в таком случае быть с Конвенцией? К моему удивлению, однако, он не только не отказался, но вроде бы даже обрадовался…
Для меня это могло означать только одно — то, что хлопоты с докучливым «чайником» растягиваются на неопределенный срок.
Впрочем, я в данном случае, как говорится, слагаю с себя… Инициатива переходит к начальству.
ФРОЛ САМАРИНС этим Кохановским я попал в довольно затруднительное положение. Извела меня благоверная просьбами представить ей инопланетянина. Но каково мне, человеку заметному, пребывающему на виду, входить в неофициальный контакт с сумасшедшим?! Всей редакции, да что всей редакции — всей Москве мгновенно о том станет известно. Пойдут слухи, разговоры, прибавят и присовокупят вдесятеро больше, наплетут такого…
Напрасно я Рыбникову сказал все как есть. Надо было что-нибудь придумать. А так — уже поползла сплетня… Наверняка.
Вот беда — придумывать некогда. Я имею в виду — придумывать маскировку для каждого своего шага. Да и устаешь. Теряешь осторожность.
Как бы все-таки организовать это дело?.. Чтоб шума не было.
Как раз за этими размышлениями и застал меня звонок Рыбникова.
— Фрол Петрович, у меня Валерий Викторович Кохановский. Когда вы сможете нас принять?
Вероятно, потому, что я ничего путного так и не сумел придумать, меня охватило страшное раздражение.
— Послушайте, Рыбников, вам что, делать нечего? Что вы все время лезете ко мне со всякой ерундой?
— Да, но вы же сами просили…
— Что я просил? Придумайте что-нибудь… Какую-нибудь беседу за «круглым столом»… По поводу проблемы ВЦ… Пригласите туда этого вашего… Кохановского… Или по линии журналистской организации — какую-нибудь встречу у самовара… Что вам все время подсказывать нужно? Сами вы ничего не в состоянии придумать?
— Хорошо, Фрол Петрович…
ЮРИЙ РЫБНИКОВЯ повесил трубку в растерянности.
Вот так всегда — даст какое-нибудь поручение или попросит о чем-нибудь, ты стараешься, а после сам же оказываешься в дураках… Недаром говорят: не торопись выполнять распоряжение начальства — оно может быть отменено.
Да, но, с другой стороны, сколько раз бывало: замешкаешься — тоже нагоняй получаешь. Знать бы, что надо выполнять (и поскорее), а что не надо…
Через полминуты главный снова мне позвонил:
— Да, и не забудьте предупредить меня заранее об этой вашей встрече…
— Вы хотите присутствовать на ней?
— Слушайте, не задавайте глупых вопросов, — снова пришел в раздражение главный. — При чем здесь я? Я вообще на днях уезжаю в командировку…
Узнав, что встреча с главным редактором и его женой отменяется, а вместо нее предполагается провести какой-то «круглый стол» или что-нибудь в этом роде, Кохановский сначала наотрез отказался участвовать в этом мероприятии.
— Мне это совершенно не нужно, — сказал он устало. — О «проблеме ВЦ» можете поговорить и без меня. У вас много умников, которые все об этом знают и понимают. Возьмите хотя бы кого-нибудь из тех, кто ответил на вашу анкету…
Услышав, однако, от меня, что на этой встрече, по-видимому, все же будет супруга главного, он заколебался.
— А где гарантия, что она будет?
— Гарантии нет, но скорее всего она приедет. Иначе зачем бы он просил предупредить его о времени беседы. И потом в конце концов что вы теряете — ну, поговорим час—другой… Вы ведь больше тратите времени на эти поездки в Москву.
