– Отпустите меня, я же вам помогла…
– Сейчас ты мне еще кое в чем поможешь… За этим ведь и пришла, дорогуша. – Он схватил себя за ширинку и хихикнул, довольный своей шуткой. – А теперь живо вставай!
Он снова потянулся к ней руками, но она отпрянула назад. Астахов двинулся следом, на ходу подбирая шнур. Резко нагнувшись, накинул его на шею Миле, но на этот раз она успела вцепиться в петлю руками.
Неужели ей суждено умереть здесь, в Никте, где на каждом углу полицейские, от рук работника Киберлайф? Где же эти чертовы полицейские? Ну почему они медлят? Неужели им нужна ее смерть?
– Ублюдок!.. – раздалось из контейнера, и тут же снова послышались удары.
Ухмыляясь, Астахов стал накручивать на руки концы шнура. Петля начала затягиваться.
– За домом следят полицейские… – задыхаясь, прохрипела Мила. Голос ее был чужим от страха. – Если вы что-нибудь со мной сделаете… вас покарают…
– Неужели? – Астахов опять противно захихикал. – За что? Я ведь тебя с твоим дружком не приглашал к себе, вы сами ворвались, и вот за это вам уж точно не отвертеться от наказания. Но то, что я сейчас сделаю с тобой, останется только в моей памяти, потому что твою я сотру, начиная с этого момента и до утра. Сотру, как пыль с журнального столика. Понимаешь? А теперь… – Он повернулся и посмотрел на часы на мониторе. – У нас в запасе часов семь-восемь, детка. Это будет веселенькая ночь. Как жаль, что ты ее забудешь…
Он дернул ее так резко, что в шее что-то хрустнуло, а в глазах стало темно. Мила почувствовала, что колени ее выпрямляются, и через секунду она уже стояла на слабых подкашивающихся ногах. Перед глазами плыли круги. Мила по-прежнему пыталась расширить петлю, но пальцы были плотно прижаты к шее.
– Отпустите… – хрипло взмолилась она. – Вы задушите…
Астахов толкнул ее, и она бы упала, не будь шнура, который маньяк крепко держал в руке. Миле показалось, что от удушья у нее разбухла голова. Резкий толчок в грудь, и она полетела в пустоту, а потом спиной ударилась о кушетку. Астахов тут же навалился сверху, Мила почувствовала его вонючее дыхание, но не могла отвернуться. Шнура больше не было на шее, но теперь Астахов сжимал ее голову обеими руками. Он рассматривал ее лицо, и во взгляде было что-то такое, что заставило душу Милы уйти в пятки.
– Я знал, что этим закончится, – прошептал Астахов. Его лицо потемнело от прилившей крови, губы разбухли, глаза осоловели от возбуждения. – Знал это с самого утра… Валялся, связанный, и представлял, как трахну тебя, детка… дорогуша… – И он лизнул ее губы, которые Мила успела плотно сжать. Она не могла ни отвернуться, ни крикнуть, только застонала. Астахов весил килограммов сто десять, не меньше. Он давил как могильная плита. Мила даже не обратила внимания на тягучую слюну маньяка, что осталась у нее на губах. От неподвижности и страшного давления сверху у нее началась паника, из глаз брызнули слезы, а стон перешел в тонкий пронзительный вой.
– Открой, сволочь!.. – донеслось из контейнера. Но Астахова не впечатлили ни исступленные вопли Айвена, ни жалкий скулеж Милы. Он лизнул еще раз, а затем еще и еще. Мила до боли сжала губы и зажмурилась, чтобы не видеть этого жуткого, странно размякшего лица. Скоро ее губы и подбородок стали скользкими от слюны, тогда Астахов приложился к ним щекой и стал тереться. Мила уже не могла выть, она только хрипела, затем и хрип исчез, а дыхание стало походить на судороги. Астахов продолжал тереться о ее губы, это длилось целую вечность. Слюна стала высыхать, оставляя отвратительный запах, кожа липла к коже, жесткая щетина царапала, тяжелое дыхание Астахова накладывалось на отчаянные удары, доносящиеся из контейнера.
Наконец, Кибераполлону надоела эта игра. Он уперся обеими руками в грудь жертвы и приподнялся. Мила с ужасом почувствовала, как расплющивается ее грудная клетка. Вдруг руки освободились. Она вцепилась в локти Астахова и с силой вогнала в них в них сломанные ногти. Кибераполлон дико взвыл и на секунду отпрянул назад. Мила успела глубоко вдохнуть. Тут же удар в плечо заставил ее вскрикнуть, затем последовал новый удар, в то же самое место, – так бьют мальчишки, когда повздорят. Но нет, Кибераполлон не был мальчишкой. Он был психом. Его рука вновь схватила Милу за горло.
– Говори, что любишь меня, или сдохнешь!..
Мила попыталась убрать его руку, но у нее почти не оставалось сил. Она просто держала его за запястье и смотрела широко открытыми глазами на вздрагивающие пухлые губы Кибераполлона.
– Говори, что любишь, или я…
В какой-то миг она сдалась, поняла, что согласна на все, лишь бы эта толстая отвратительная рука перестала ее душить. Мила попыталась выдавить из себя жуткую противоестественную фразу, но внезапно мир перед глазами сузился, и ее окутала тьма…
После такого хлопотного дня не мешало бы пропустить с друзьями по пивку, но сегодня вторник, значит, придется подождать до завтра.
Улыба совершил путешествие до кухни, где съел целого цыпленка, фаршированного рисом, пообщался с любимой женой и напоследок заглянул в детскую, в которой Том, Денни и Ральф притворялись, что делают домашние задания. Поочередно поцеловав сыновей в стриженые макушки, Улыба с чувством исполненного долга отправился в гостиную на свой любимый диван перед громадным экраном головида. Включив его, он улегся, достал из кармана пакетик арахиса и попытался предаться благодушному настроению, но что-то не давало расслабиться в полной мере. Шел баскетбол. Играли «Молнии» из Никты и «Белые медведи» из девятого региона. Глядя на великанов-баскетболистов, локти и колени которых то и дело мелькали в пространстве гостиной, Улыба убрал голос комментатора и погрузился в неприятное состояние, которое мешало ему наслаждаться игрой, диваном и лакомством.
Какое-то неясное воспоминание постоянно всплывало в памяти, щекотало и вновь пряталось, стоило Улыбе внимательно к нему приглядеться. Это касалось чего-то недавнего, что произошло вчера, а может, даже сегодня. Улыба попытался произвести ретроспекцию событий минувшего дня.
Рассеянно глядя на игру, он старался эпизод за эпизодом вспомнить то, что происходило сегодня. Прежде всего, на ум пришли перерывы на еду, вид пищевых упаковок, вкус пирожков с курицей, хруст маленьких шоколадных безе, затем вспомнилось упрямство Руди, его слегка насмешливый тон, не слишком удачные попытки Улыбы перевести все в шутку (а ведь диспетчер слышал! Слышал – и втайне хихикал!); потом вспомнились колючие хвойные заросли, бурчание Уокера, большой камень, за которым они прятались, сбой в работе оборудования…
В эту минуту акустическая система низвергла на Улыбу шквал криков и свиста болельщиков, какое-то смятение произошло в толпе навалившихся друг на друга спортсменов. Улыба приподнялся на локте и пакетик с арахисом перевернулся, орешки просыпались на живот, а с него – на диван. Улыба стал шарить руками, подбирая их и отправляя в рот. Двое баскетболистов из «Белых медведей» налетели на Чака Гордона, и все трое упали. Ступни Улыбы, касающиеся пола, ощутили легкую вибрацию. Камера оператора совершила наплыв на центр событий, и глазам зрителей предстала голова Гордона, зажатая «в замок» мощной рукой одного из «медведей».
