— Раз мы берем что угодно через облака на дистанции в сотни километров, то это взятое, вышеупомянутое… будь то валун, банк или железнодорожный состав, не играет роли, — единым духом выдавал Михаил Аркадьич, стоя с мелом возле доски, — то вывалив его из Ловушки, точно так можно взять другой Ловушкой с расстояния в сотни километров через облака…
— Если они будут где надо, — вставил Климов. — Между этой площадкой и той Ловушкой.
— Естественно, — согласился Миша. — Но сейчас осень, октябрь. За облака и тучи можно не волноваться. И тогда смотри… — он принялся рисовать мелом на коричневой поверхности зазубрины слева, круг на палочке справа, извив в середине внизу, два облакоподобных овала вверху; соединил через них двумя дугами левую и правую части. — Вот горы, вот Овечье с ЛОМами, вот НИИ… а вот подходящие облака. Берем камень… кладем на площадку в Овечьем… Ловушка около НИИ чрез свое облако берет его…
— Зачем ОКОЛО — прямо на краю ВнешКольца ее и ставить!
— Правильно! Тогда та же Ловушка и опустит взятый валун на полигон. Никаких схронов, главное, никаких вертолетов… А!
Это победное «А!» было адресовано не столько Климову, кой уже внес свой вклад в идею ТМП, сколько НетСурьезу. Он стоял, смотрел, покуривал сигарету; потом усмехнулся:
— Вы те самые два тонущие ростовщика. Нет, серьезно.
— Какие ростовщики, где тонут?
— В пруду. Нет, ну, там был один. Все тянут руки, кричат: «Давай!» — а он не дает. И тонет. Насреддин понял его натуру, протянул руку со словами: «На, бери!» — и тот сразу ухватился.
— Ага… — скучно взглянул на него Климов. — Мы тонущие ростовщики, ты Ходжа Насреддин. Возмутитель спокойствия. Ну, валяй, протягивай руку и говори «На!» Я не гордый, я возьму.)
(2б
Стоит заметить, что такому повороту разговора — с явным вниманием к реплике только что пришедшего человека, да еще и новичка — кое-что предшествовало. НетСурьеза, вопреки его кличке, уже принимали всерьез. Миша Панкратов так наверняка.
Ну, прежде всего, то его «рацпредложение» на Катагани-товарной: не таскать радиоактивный эшелон, а оставить на месте, сам высветится. Так и вышло. Затем последовало еще более крупное — в первый же день работы в НИИ (он, правда, длился для Имярека более пяти суток… человек, что называется, дорвался); настолько крупное, что оно, если говорить прямо, породило Ловушки следующего поколения, ЛОМДы — Ловушки-миллиардники.
— Надо это… 20-метровые цистерны, — сказал он раздумчиво Панкратову, понаблюдав в мастерской сотого уровня за сборкой ЛОМов. Там в жерла «максутика» как раз вставляли и крепили метровой длины цилиндр, 2-ю ступень; его потом и заряжали самым крутым К-пространством, чтоб потом упрятать туда 50-метровый утес. — На сто двадцать тонн бензина, они же 120 кубов… на восьмиосных платформах. Ну, платформы, понятно, долой. Видел такие?
У него была скверная манера говорить не слишком доходчиво и не совсем внятно — будто всем наперед должно быть понятно и известно то, что ясно ему и что он знает. С полуслова.
— Может, и видел, не припомню, — отозвался Панкратов. — Так что?
— Так… сколько в нее, цистерну, влезет, во вторую ступень-то… против этих цилиндриков. Только вставлять в «максута» придется не так. Засовывать К-языком.
Миша смотрел на него с не меньшим интересом, чем тогда на станции, когда сцепщик в замасленной фуфайке начал изрекать насчет «осколочных» изотопов и их ускоренного высвечивания. Ну, тип, ну, башка!.. Панкратову вполне хватило этих невнятных фраз: все верно. Да, они помещали эти цилиндры в трубы «максутиков» потому что так было привычно и удобно: меньшее в большее. Но возможность поместить БОЛЬШЕЕ в МЕНЬШЕЕ осталась неиспользованной — а на то и НПВ, на то и Ловушки! Ведь этот цилиндр после введения К-пространства в первую ступень Ловушки обращался там в светящуюся иголочку. Так что места там явно хватит и для цистерны. А они пренебрегли. И вот, пожалуйста, свежий человек со свежим взглядом ткнул его носом.
— Там на Катагани-товарной я видел на крайнем запасном, — продолжал НетСурьез как ни в чем не бывало, — в другую сторону от нашего эшелона… составчик таких. Цистерн пятнадцать, все восьмиосные… Вроде порожняк. Так может, съездим?
— А то!.. — сказал Миша.
И в сумеречную пору этого дня они вдвоем снова посетили те же пути, прихватив тот же «футляр для чертежей» и треноги. Отыскали на тупиковом крайнем пути и этот эшелон, 16 белых двадцатиметровых цилиндров высотой с дом, на четырех двухосных катках каждый.
…Когда дошло до дела, Панкратов замешкался. Тормознул.
— Слушай, а ведь они же чьи-то, эти цистерны. Чьи?
— Там на боках написано. А что?
Миша посмотрел. В сумерках ничего нельзя было разобрать.
— Но мы же кого-то разорим.
До сих пор Панкратов более «спасал» обреченную на переплавку, а то и на свалку научную аппаратуру; брать чужое добро не слишком ему нравилось.
НетСурьез смотрел на него с усмешкой.
— Не распускай сопли. В стране, где народ нищает, богаты только жулики, взяточники и воры. Разорим тех, кто нас разорил. А то и вовсе страховую компанию. Не медли.
«Вобщем-то он прав,» подумал Миша.
Далее повторили те же манипуляции, втянули цистерны вместе с участком рельс под колесами в «футляр». Увезли.
Конечно же, Миша не успокоился, пока один такой цилиндр не вставил в «максута» в сборочной мастерской. К-языком из другой Ловушки. И цистерна там после К-зарядки превратилась в светящуюся иголочку.
Объем цистерны был раз в триста больше; соответственно во столько раз можно теперь удлинить НПВ-луч. Если теми дотягивались до Луны, то с цистернами хоть до Марса.
Так что и у него были веские причины внимательно слушать сейчас невнятную речь НетСурьеза.)
(2в
И у Климова тоже.
После совместного подъема-внедрения в МВ, в коем Евдоким Афанасьич был, понятное дело, гидом, когда вернулись, вышли из кабины ГиМ, он рассказал Имяреку о своем недоумении: почему окраинные галактики, порожденные длящимся долю секунды Вселенским Штормом, живут аж по десять секунд?
Тот помотал головой, будто отгоняя мух:
— Объясни еще раз.
— Что?
— Что здесь можно не понимать? А галактики Большой Вселенной и вовсе живут миллиарды лет. А вы вот здесь живете свои месяцы и годы соответственно К-уровням. И окраинные в своем К-уровне.
— Так порождены ж там…
— А дети тоже сплошь и рядом переживают тех, что их породил. Что здесь можно не понимать? Первичны события, вот и все.
