Послышался отвратительный скрежет. Клювы скользили по ровной поверхности шлема, бессильные сломать его металлические стенки.
— Только бы выдержало стекло, только бы выдержало стекло… — шептали побелевшие губы Сокола. — Да еще соединительные трубки, что подводят кислород к резервуару…
Скрежет клювов по металлу усилился. Чудовище пыталось разгрызть шлем. Желтые потоки густой жидкости потекли по стеклу шлема. Должно быть, это был яд, который выпускали из клювов ядовитые железы чудовища.
Сокол был почти лишен возможности что-нибудь видеть сквозь внезапно помутневшее, желтое стекло. Он еще раз попробовал вытащить кирку. Она покачнулась, но не выдернулась.
Вдруг скрежет прекратился. Клювы вгрызлись во что-то. И вот в ушах Сокола прозвучал резкий треск. Вслед за тем в нос ему ударил густой смрад, такой едкий и мерзкий, что на глаза набежали слезы.
— Разорвались соединительные трубки! — с отчаянием подумал Сокол и, собрав все силы, еще раз дернул рукоятку кирки. Он с радостью почувствовал, что она подалась. Еще усилие — и кирка освободилась. Тогда, извиваясь в сильных объятиях чудовища, Сокол начал бить киркой куда придется, почти ничего не видя и лишь механически отмечая каждый раз, когда острие кирки погружалось в тело страшилища.
Сколько ударов он нанес — он не помнил. Но вот объятия паука ослабели. Свирепые удары клювов о шлем прекратились. Еще миг, и Сокол почувствовал, что он падает. Мягкий удар о почву. Сокол сидел на ней, протирая стекло рукой. Он увидел, как паук, хромая, медленно отползал от ракеты, направляясь к скалам. Из многочисленных ран на его туловище вытекала густая белая жидкость.
— А Николай Петрович?.. — внезапно вспомнил Сокол.
Рындин лежал возле скалы. Он не шевелился. Синие губы его бессильно открылись. Грудь не поднималась. Он был или в обмороке, или… Дальше Сокол не осмелился думать.
Быстрым движением он поднялся. Острая боль в боку заставила его сразу согнуться. Пересиливая эту боль, Сокол схватил безжизненное тело старого академика поперек туловища, поднял его и понес к люку. Он шатался, что-то как ножом резало ему бок. С громадными усилиями он открыл люк и ввалился вместе со своей ношей внутрь ракеты.
Подняться наверх у него не хватало сил. Ползя на руках и ногах, Сокол тащил за собою Николая Петровича. Вот, наконец, внутренние двери, ведущие в центральную каюту. Последним усилием он открыл их, прополз внутрь и втащил тело Николая Петровича.
Двери с мягким скрипом автоматически закрылись за ним.
Дрожащими руками Сокол снял шлем. Скафандр снимать он не стал, не мог. Что с Николаем Петровичем?
Старый академик недвижимо лежал на полу. Ни одной кровинки не было у него в лице. Посиневшее, безжизненное, оно мертвенно смотрело вверх своими полураскрытыми глазами.
— Николай Петрович… Николай Петрович!.. — с отчаянием позвал его Сокол.
Молчание.
— Николай Петрович!.. — еще раз крикнул Сокол, слегка дотронувшись до старика и боясь смотреть ему в лицо.
Рындин неподвижно лежал на полу.
Василий ясно слышал, как в его левом виске стучал маленький острый молоточек. Тук… тук… тук… Вспотевший лоб лежал на холодном стекле шлема. Юноша знал: вот еще секунда — и конец. Грозное ворчание приблизилось к нему. И эта поднятая лапа с зубчатыми краями… Неужели же это последнее, что довелось ему увидеть в жизни?..
Как бы большая и длинная разорванная кинолента пронеслась перед его глазами. Отдельные кадры ее останавливались, задерживали на себе внимание и мчались дальше, исчезали, освобождая место для следующих. Сколько может человек вспомнить за несколько секунд? Кажется, немного, но за эти несколько секунд Василий успел увидеть так ясно, словно бы все стояло у него перед глазами, — успел увидеть почти всю свою жизнь.
Вот он, Василий, еще маленький, забрался в шкаф, где лежали памятки об отце, его вещи. Никто не заметил этого, и через пять минут маленький Вася появился перед родными в буденовке и с саблей, тащившейся вслед за ним по полу. И как он проливал слезы, когда мать отобрала у него эти замечательные вещи!..
И еще раз он плакал горючими слезами, когда побывал с матерью в мавзолее Ленина. «Мама, неужели Ленин никогда не встанет?» — спросил маленький Вася. И, услышав ответ, горько заплакал: ему так хотелось, чтоб Ленин опять был живой!
Экзамены в школе. Василий — отличник. И вдруг, неожиданно, он забыл формулу воды. Невозможно, по-глупому смешно, но забыл и не мог вспомнить, до тех самых пор, пока преподаватель, поняв, что мальчик волнуется, отпустил его на минутку на место. А затем — как блестяще Василий доказал свои отличные познания!
Маруся… его черноглазая приятельница, вместе с которой он обсуждал возможности своего путешествия в межпланетном корабле Рындина… теперь она, вероятно, вспоминает о нем, милая, дорогая Маруся…
Всего несколько секунд — и столько воспоминаний, столько мыслей!.. И вдруг Василий услышал резкий звук выстрела. Юноша вздрогнул: это чудится ему, чудится!..
Но вслед за этим раздался второй выстрел, совсем близко у его головы. Или это был уже не выстрел, а взрыв? Дикий рев ответил на это.
Помощь? Откуда? Кто?
Порывистым движением Василий поднял голову, но тотчас же опустил ее снова. Потому что он узнал спокойный, властный голос Гуро:
— Юноша, не шевелиться! Лежать все так же, как лежал до сих пор. Ни одного движения. Я управлюсь один.
Гуро уже сидел на выступе, свисавшем в верхней части пещеры, на противоположной ее стороне. Он держал в руках свою короткую автоматическую винтовку, из которой еще тянулась тоненькая струйка дыма, заметная в ярком луче электрического прожектора, направленного вниз. Вниз смотрел и охотник.
Страшный гигант, уже занесший над Василием лапу, беспомощно махал теперь ею в воздухе. Собственно, это была уже не та лапа, которую видел только что Гуро. Ловкий охотник в какую-нибудь долю секунды прицелился, выстрелил и раздробил лапу чудовища. Разрывная пуля его винтовки наткнулась на сопротивление и доказала, на что способны эти крошечные снаряды. Толстый слой твердой оболочки лапы был разорван в куски; мускулы висели на ниточках жилок. Чудовище свирепо ревело; должно быть, ему было знакомо чувство боли.
Оно недоумевало. Вот только что перед ним был враг, который стрелял, теперь этот враг лежит неподвижно, должно быть — мертвый. А опасность появилась с другой стороны. Что это еще за опасность? И почему не действует лапа?
Непонимающими глазами чудовище искало эту вторую напасть, забывая про первого врага. Его длинные усы, словно обнюхивая воздух, быстро двигались и извивались.
