Фесталь помчится к хирургу, чтобы сделать операцию и потом улететь в Сантарен к своей ненаглядной Симине. Отега и Кано наверняка скоро останутся без гроша, спустят свое состояние в рулетку и прокутят. Антонио и Лоренцо последуют их примеру.
А что сделает он, Руи Мейер, с кучей денег? Можно часть их отослать во Флориду, где одиноко доживает свой век самый близкий человек на свете — мать, если только она захочет принять деньги из рук сына-бродяги. Можно открыть какое-нибудь собственное дело, стать вполне почтенным коммерсантом…
Руи вздохнул — все это мечты, которым, видимо, никогда не суждено сбыться, — и пошел сменять Кано. Бразилец сидел под кустом, лязгая зубами скорее от страха, нежели от холода.
— Слушай! — прошептал он, едва ворочая языком.
Руи прислушался. Стояла тишина, изредка прерываемая каким-то пощелкиванием, раздававшимся из глубины леса, словно там кто-то неумело потряхивал кастаньетами. Но каким-то верхним чутьем Руи ощущал, что тишина эта неверна, тревожна, обманчива, как мираж. И только стоило ему об этом подумать, как из темных недр джунглей зазвучал голос.
Мириады голосов и звуков, рожденных бог знает какими существами или самой природой, наполняют джунгли. Невозможно постичь все это величайшее разнообразие звуков! Обезьяны лают, как собаки, или рычат, словно львы; крокодилы смеются, как разбогатевшие бразилейро; лягушки, распевающие птичьими голосами, и птицы, квакающие, как лягушки; множество других, самых невероятных звучаний, сочетаний, подражаний… Но среди всего великого смешения голосов и звуков есть один голос, леденящий в жилах кровь. Редко можно услышать его, но тот, кому довелось услышать хотя бы раз, уже никогда не забудет.
Этот голос, по словам индейцев, принадлежит богу и покровителю джунглей — Курупири, так как звучит он только глубокой ночью в самых глухих местах, где не ступала нога человека, а миссионеры рассказывают, что это томится душа грешника, попавшая в ад.
Протяжный, душераздирающий вопль, полный безмерного горя, отчаяния и безнадежного одиночества, постепенно понижался, замирая где-то вдали.
— Могуена, — щелкнул зубами Кано.
— Ч-черт его з-знает, какой дьявол, — ответил потрясенный Руи.
Лагерь моментально ожил. Все выползали из палаток. Вспыхнул костер. Свет несколько ободрил перепуганных насмерть людей, столпившихся на освещенном пространстве и вполголоса обменивавшихся замечаниями.
«Могуена» — это слово передавалось из уст в уста. Напряженную обстановку разрядил Фабиан Зуде. Как ни в чем не бывало он подошел к костру, зевая и почесываясь.
— Что это вы, ребятки, бродите по ночам, точно привидения? Или вам приснились побрякушки из могилы индейца и вы решили их поделить, пока дрыхнет наш президент? — спросил он и так широко зевнул, что стоящий рядом Касава опасливо отодвинулся.
И вдруг по лесу снова прокатился вопль неведомого существа, но теперь уже несколько ближе к лагерю. Негры присели на корточки. Фесталь вытащил нож, остальные тоже схватились за оружие.
— Идите-ка спать, храбрые парнишки. Ручаюсь головой, никто вас не тронет, — посоветовал Зуде и, так же широко зевая, направился к палатке.
Спокойный, насмешливый тон Фабиана Зуде подействовал на людей отрезвляюще.
Послышались возбужденные голоса, кое-кто даже засмеялся, и все разошлись по своим палаткам.
Наутро только и было разговоров о ночном происшествии.
Руи наспех протер лицо мокрым платком, размялся после сна и подошел к палатке Агурто. Полог ее был задернут, изнутри не доносилось никаких звуков.
— Эй, Кэп, ты спишь? — позвал Руи.
Разговоры в лагере стихли. Все ждали, что сейчас появится Агурто и, как неоднократно случалось, верный Руи полетит в сторону от удара кулака. Но этого не случилось. Агурто вышел необычайно спокойный, невозмутимый. Одет он был по-походному: за плечами висела кожаная сумка, на поясе болтались два тяжелых револьвера и нож. Все карманы завязаны тесемками, на ногах крепкие башмаки и гетры, голова повязана платком. Было видно, что Капитан собрался в дальнюю дорогу.
— Мне нужно тебе что-то сказать, дружище, — поманил он Руи.
— Слушай внимательно, что я скажу, — заговорил Агурто, когда они отошли в сторону. — Я возвращаюсь в Манаус. Если хочешь, можешь отправляться со мной. Даю тебе на сборы четверть часа.
— Я что-то плохо расслышал, Кэп.
Агурто повторил.
— Зачем ты уходишь, Кэп?
— Для того, чтобы в Манаусе прийти к полицейскому инспектору сеньору Кабрильо, который давно мечтает со мной познакомиться, и объяснить ему, что беглый каторжник желает получить все причитающееся по закону. Если ты пойдешь со мной, то сделаешь то же самое. Только пошевеливай мозгами, мне некогда, — хмуро закончил Агурто.
— А индейское золото? — растерянно спросил Руи.
— Тебе на каторге, а мне в загробном мире не понадобится никакое золото, — перебил Капитан, выколачивая трубку.
Руи потер ладонями виски. Слова Железного Капитана никак не укладывались в его сознании.
— Что с тобой, Кэп? Ну, скажи хоть мне, своему старому другу. Ты заболел, бедняга? Разрази меня господь, если я что-нибудь понимаю!
— Видишь ли, парень, тебе действительно трудно понять, а мне еще труднее объяснить. Ты хорошо меня знаешь, Руи. Мы с тобой бывали в изрядных переделках, так что насчет моей храбрости не сомневаешься. Ты знаешь, я ходил один с ножом в руках на десяток полицейских и таможенников, чтобы дать вам возможность убежать.
Когда-то я уже говорил этому полукровке из ботанического сада, этому дьяволу в человеческом образе — Мартино, что я бывал в щупальцах спрута, видел тигровую акулу в трех футах от моей трубки. Акула перекусила пополам четырех здоровенных ребят, словно это были обыкновенные макрели. Тогда лишь я один остался в своем уме. Остальные рехнулись или же их головы стали похожи на цветущий миндаль. На это Мартино ответил вопросом: «А бывал ли ты в настоящей амазонской сельве?
Видел ли ты свободных индейцев?»
— Ну и что же ты ответил ему, Кэп? — с нетерпением спросил Руи.
— Что? А то, что я побывал во многих переделках и, мол, бояться мне нечего.
Тогда Мартино посмотрел на меня — я живо помню, как горели его глаза, — и отрезал: «Индейцы — не макрели, сельва — не море…» И, знаешь, дружище, он был прав.
Агурто понизил голос, словно боялся, что джунгли услышат его слова.
— Руи, я готов драться на суше, на море, в воздухе или под землей с теми, кто передо мной — спрут, тигровая акула, полицейский или пограничник, но чтобы я видел врага, чтобы он находился в поле моего зрения. А здесь, в джунглях, я должен драться с оборотнями, невидимыми духами, самим чертом… Да, сельва — не море.
