Но что это? Почему засияло не левое, а правое окно за стеклянной дверью?.. И дальше — направо и направо, к башне, к кабинету… Куда она идет? Зачем?
И вдруг Бертон вскочил с земли. Да разве же не ясно: жена хочет принести в приданое мужу украденные у отца секреты!.. Очень мило… Иди, дорогая иди!.. Ты найдешь в сейфе совсем не то, чего ожидаешь!
И вдруг вспомнилось: а Хинчинбрук?! Майю можно ненавидеть и желать ей смерти, но разве сравнима эта ненависть с бешеным желанием отомстить паршивой рыжей крысе, причинившей столько зла?!
С тревогой следил Чарли за скачкообразными вспышками света в окнах дворца. Еще три комнаты… Нет, уже две…
И Чарли не выдержал. Он выскочил из кустов и бросился вдогонку за Майей. Скорее, скорее! Сейчас все решают секунды.
В кабинет Сатиапала он вбежал в тот миг, когда девушка взялась рукой за задвижку тайника. Услышав топот, она быстро повернулась и холодно спросила:
— Что вам угодно?
— Я хотел то же спросить у вас… — тяжело дыша, Бертон преградил путь к сейфу и скрестил руки на груди. — Мистер Лаптев не получит бумаг профессора Сатиапала, нет!
— О, — презрительно засмеялась Майя, — не слишком ли много вы берете на себя? И откуда вы узнали об этих бумагах вообще?
— Узнал. И защищаю их потому, что не желаю делиться с другими. Сатиапал обещал их мне.
— Мерзавец!.. Прочь с дороги!
— Майя! Я люблю вас и не желаю вашей гибели. Идите отсюда, идите немедленно, или я прибегну к силе и позову сюда профессора. Вы не посмеете даже коснуться сейфа!
Она молча, насмешливо смотрела на него, а он чувствовал, как пылает у него лицо и стыд, настоящий, давно не испытываемый стыд давит его, делает в собственных глазах маленьким и жалким, ненужным и достойным презрения. А Майя в своем холодном величии вырастает во что-то светлое, привлекательное, чего ему не приходилось встречать в жизни.
Она не сказала больше ничего, круто повернулась и вышла. Чарли вытер пот, запер кабинет и сунул ключ в карман. Идя через анфиладу комнат, он выключал за собой свет, и гам себя спрашивал: зачем он это делает? Казалось, все потеряло цену за эти несколько минут.
Но вот со стороны Майиных комнат послышались голоса.
— Нет, нет, Андрей, я сегодня поехать не могу. Я приеду завтра, обязательно приеду!.. Пойми: есть очень важная причина. Я расскажу тебе позже. И знай, как верная жена в разлуке с мужем, я заплету волосы в одну косу, и расплести ее сможешь ты один… Ну, не принуждай же меня, дорогой!
И снова острая ненависть пронзила сердце Бертона. Надо кончать. Четверть десятого, Хинчинбрук уже злится.
Во дворе суетились люди, готовя автомашину. Никто не заметил, как Бертон тихонько выскользнул из ворот имения, никто не заметил, как несколько минут спустя на углу полуразрушенной каменной стены вырисовался сначала один силуэт, а затем и второй. А когда старенький "фордик", громко отстреливаясь, выезжал со двора, два шпиона уже входили в кабинет Сатиапала.
— Здесь?.. — Хинчинбрук, держа наготове пистолет, сверлил острым взглядом тревожную полутьму. — Закрой окно. Зажигай фонарик!.. Показывай, где?
Чарли Бертон покорно выполнял распоряжения рыжего Майкла. Он не выдавал себя ни взглядом, ни жестом. Пусть Хинчинбрук видит перед собой все того же подчиненного, который может иногда поворчать, но сделает все, что ему прикажут.
— Бери отмычку, открывай!
— Майкл, у нас мало времени. Может быть…
— Бери!
Бертон пожал плечами и полез под стол. Он знал, что на него сейчас направлен пистолет, но не боялся этого: пока сейф не открыт, Хинчинбрук не выстрелит. А отмычкой можно орудовать сколько угодно — хоть до утра.
Тихо позвякивала сталь об сталь. Чарли старательно менял отмычки, пробовал различные ключи и шепотом ругался. Наконец вылез из-под стола:
— Ни черта! Надо взрывать.
— Мальчишка!.. Отойди прочь! Нет, дальше, вон туда. И дай мне, будь добр, твой пистолет!
Чарли отдал оружие. Он, конечно, мог выстрелить сейчас, но это была бы не месть.
Теперь пришла его очередь волноваться.
— Ну быстрее же, быстрее, Майкл! — торопил он Хинчинбрука. — Нас могут накрыть.
Бертон действительно боялся: сорвется все, обдуманное до мельчайших деталей!
Хинчинбрук напрягся, его движения стали мягкими, вкрадчивыми. Он, как хирург, нащупывал слабое место замка.
Еще немного вниз… вверх… в сторону… Знакомо звякнули пружины. Медленно начала открываться дверца сейфа.
В тот миг, когда из стальной камеры упругой темной лентой прямо в лицо Майкла Хинчинбрука вылетела смертоносная эфа, Чарли Бертон точным, заранее рассчитанным движением схватил оба пистолета, в два прыжка подскочил к двери, открыл ее и запер уже с другой стороны.
Тяжело дыша, он прильнул ухом к щели. Хинчинбрук стучал изо всех сил, — может быть, в неистовстве топтал змею, — а затем простонал:
— Проклятье!
И в этом восклицании было столько ненависти и боли, такая неутолимая жажда жизни, что Чарли не удержался и нарочито громко захохотал.
Он теперь уже не боялся никого и ничего.
Отомстить Майе?.. Лаптеву?.. Уничтожить все имение?
Он наслаждался своим могуществом, возможностью безнаказанно причинять вред кому угодно.
Нет, убивать не стоит. Надо насладиться местью и прежде всего над Майей. Надо увидеть, какое у нее станет лицо, когда выяснится, что сейф — пуст.
Бертон направился на розыски Майи. Она сидела рядом с отцом на скамье в конце одной из аллей и что-то говорила.
— … А почему же, — добродушно ответил Сатиапал. — Не только можно, но и нужно… А, Чарли! Идите-ка сюда. Знаю: вы обиделись на меня за то, что я не сообщил вам о широком эксперименте с "зубами дракона". Так вот, знайте: я передаю для опубликования часть своих материалов. В советской прессе. Не возражаете?
— Ни в коем случае! — ответил Бертон с веселой беззаботностью.
Майя посмотрела на него с пренебрежительным удивлением, но он выдержал ее взгляд, да еще дерзко подмигнул.
— Жаль только, — продолжал Сатиапал, — что я не успел упорядочить свои записи. Ну ничего: за два-три дня я кое-что сделаю.
— Я уеду завтра, папа! — тихо напомнила Майя. — На рассвете.
— Ну, что ж, — тогда придется тебе заканчивать самой. Пойдемте.
Шли молча, и каждый думал о своем. Сатиапалу почему-то было очень грустно, будто он навсегда прощался со своими мечтами и надеждами. Майя, пылая от стыда, укоряла себя за молчание и бросала уничтожающие взгляды на Бертона. А тот шел, тихо насвистывая, и едва сдерживал смех: х-ха! Торжественная процессия! Знаменательная передача рукописи будущей представительнице Советского Союза.
