Игнатий отпрянул, испытующе посмотрел и сдержанно произнес:
— Само собой. Но это потом, а сначала каждому по чайнику. Вам ведь уже досталось?
— Досталось, — уныло кивнул я.
— Ну вот! — торжествующе просиял Игнатий. — Начало положено, а остальное зависит от вас.
Я не испытал ожидаемого подъема. Никогда я не стремился к тому, чтобы от меня что-то зависело. Всегда предпочитал, если решали другие, но желательно так, чтобы выходило наилучшим образом.
Однако Игнатий воспринял мою реакцию по-своему и одобрительно прищурился, как бы оценивая новичка-сподвижника.
"Ну-ну, — говорили его глаза. — Посмотрим, как ты будешь гореть на работе".
— Ради бога, — простонал я, отодвинув вновь предложенные карточки. Оставьте вы это.
Игнатий спрятал улыбку, взглянул на своего подручного, потом на меня и жестко произнес:
— А как же чайник? Лучшую модель отхватили.
— Да какая там модель, — отмахнулся я и стал пробираться к выходу.
Тип в кожанке встрепенулся, но Игнатий подал ему знак.
Едва я покинул здание, как тут же ломанулся через кусты. Отбежав, остановился и перевел дух. Какое-то чувство подсказало, что надо подождать, и я спрятался за деревом. Через несколько секунд показался громила и во всю прыть понесся по асфальтовой дорожке, ведущей через сквер. Было уже темно, но когда он пробегал мимо, я разглядел в его руке деревянный ящик-саквояж со слесарными инструментами. Выждав еще немного, я направился домой окольным путем, размышляя, что надо почаще бывать в обществе, иначе совершенно отстану от жизни и вообще перестану что-либо понимать.
Подойдя к нашему Дому, я подивился тому, что во всех окнах не было света. Консьерж-вахтер сидел на своем посту при зажженной свече и, шамкая бутербродом, безучастно сообщил, что минуту назад вырубилось электричество. В темноте ключ не желал попадать в замочную скважину, но я справился благодаря лунному свету из окна коридора. Оставив дверь открытой, вошел в комнату и стал шарить в тумбочке в поисках фонарика. Фонарик светил еле-еле, но другого не было. С расстройства я хотел перед сном попить чаю, однако представив этот процесс в деталях, передернул плечами. Раздевшись, забрался под одеяло голодный и некоторое время забавлялся тем, что светил фонариком в потолок.
Потом я уснул, сколько-то спал, но внезапно проснулся от постороннего шума. Кто-то скребся в комнате, и я посветил фонариком. Стало тихо. Я поводил лучом, выхватил из темноты стоявший на полу чайник и со вздохом выключил фонарик.
Через некоторое время звук повторился.
Тогда я прислушался, осторожно взял фонарик и резко включил. В полосу света попал Игнатий. Совсем маленький, с крохотными плоскогубцами в руках, он возился возле чайника, пытаясь сплющить носик. Ослепленный, замер, блеснул бесовскими глазенками, а затем стремглав бросился вон из комнаты. Дверь была приоткрыта, и он беспрепятственно выскочил в коридор.
Обуявший меня страх мгновенно сменился яростью, и я вскочил, не помня себя от бешенства. Схватил изуродованный чайник, выбежал следом. Где-то в темноте топотали ножки Игнатия, и я что было сил швырнул туда чайник. Раздался грохот, панический крик, потом снова топотание, и все стихло. Дрожа от испуга и омерзения, я вернулся в комнату, запер дверь и забился с головой под одеяло.
Утром, не позавтракав, я отправился на работу. День прошел как в тумане, я старался чем-то себя занять, но помню лишь то, что в 11 часов отказался от участия в традиционном чаепитии отдела. После работы отправился бродить по городу, вспоминая вчерашние события и пытаясь им дать объяснения. Я убеждал себя в том, что Игнатия больше не увижу, и сожалел о потерянном чайнике. Как бы там ни было, но совсем отказаться от чаепитий я был не в состоянии. Набрался решимости и завернул в первый попавшийся хозяйственный магазин.
Чайников, естественно, не было. Были бидоны, ведра и очень дорогой электрический самовар. Я уже собрался раскошелиться, да вспомнил про перебои с электричеством и раздумал. Так я и стоял, глядя на кухонную утварь, как вдруг меня бесцеремонно похлопали по плечу. Я резко обернулся и увидел незнакомого человека в шляпе и в кожаном плаще до пят. Роста он был небольшого, однако выглядел уверенно. Сдвинул указательным пальцем шляпу на затылок, растянул губы в улыбке, и на его круглой физиономии образовалась длинная узкая щель.
— Чайник нужен? — спросил он скрипучим голосом.
Я заглянул в его ясные холодные глаза, оценил устойчивую позу и с тоской посмотрел на выход из магазина. Коротышка занял выгодную позицию, и было видно, что он знает толк в подобных делах.
"Влип, — подумал я обреченно. — Это профессионал".
Темнота…
Она заполнила собой весь мир, не оставив и крохотной лазейки для слабенького лучика света. Она была настолько плотной, что, казалось, даже звуки не в силах преодолеть ее густой непроницаемый мрак. Не было ничего, что нарушало бы черное безмолвие. И вдруг… Где-то далеко раздался чуть слышный шорох, словно осенний лист, гонимый ветром, натолкнулся на оконное стекло спальни. Потом еще и еще. Постепенно слабый шорох перешел в настойчивые ритмичные удары:
— Тук, тук, тук…
"Да это сердце, — догадался он, — мое сердце".
Внезапно откуда-то брызнул яркий свет, и Долин зажмурился, почувствовав, что кроме сердца у него, оказывается, есть еще глаза и веки. Казалось, закрытые веки должны принести облегчение, но стало еще хуже.
Машинально Долин поднял руку и дотронулся пальцем до переносицы. В следующий миг раскрыл глаза и…
Увидел свою руку. Широкая ладонь, пять пальцев, небольшая мозоль под мизинцем, аккуратные розовые ногти. Все было знакомо, но на миг показалось, будто раньше он ничего подобного не видел.
— Иван Сергеевич, что с вами?
Он вздрогнул и повернул голову.
— Вам нездоровится? — Чьи-то глаза смотрели с тревогой.
"Быстрицкий, — вспомнил он, глядя на молодого человека. — Ассистент нашей кафедры".
— Может, налить воды?
— Не надо, все в порядке, — устало сказал он и заставил себя улыбнуться. — Просто не выспался.
Прямо перед ним, в небольшой аудитории, сидели юноши и девушки и что-то писали. Шел экзамен. Это была первая партия студентов, и еще никто не подготовился. Заведующий кафедрой профессор Долин Иван Сергеевич испытывал странное чувство, будто то, что сейчас происходит, — происходит не с ним. Аудитория, экзамен, белые квадратики билетов — все казалось чужим и незнакомым. Он со страхом думал, что через несколько минут придется что-то спрашивать, ставить оценку…
