Его прозвали Семен Иванычем, и он был такой же достопримечательностью Дивногорска, как здание Глобовидения, воздвигнутый лет семьдесят назад к столетию со дня рождения бюст местного уроженца писателя Федотова, древний ботанический сад Старый Скит и ГЭС-музей. Возле Семен Иваныча запечатлевали друг друга туристы и назначали свидания влюбленные, была и своя негласная примета – приходить сюда перед дальней дорогой.
Время подходило к одиннадцати, но горели очень многие окна – те, кто здесь работал, мотались по всем часовым поясам Земли и Ойкумены, так что сплошь и рядом жили не по расписанию пояса своей штаб-квартиры. Снерг любил это здание. Сюда стекалась информация со всей Ойкумены, здесь знали все обо всем и даже немножко больше, умели отделять важное от третьесортного, интересное от скучного, могли работать сутки напролет и жалели, что сутки, по их подсчетам, состоят всего из двадцати пяти часов. «И здесь же, – подумал Снерг, – прохлопали загадку эпохи…»
Снерг напрасно опасался, что не застанет Ипатова на месте – тот упоенно работал, разрываясь между пультами Глобинфа, большого вычислителя и тремя карманными компьютерами разной степени сложности. Снерга он и не заметил – дверь открывалась бесшумно.
Вместо приветствия Снерг громко стукнул стулом. Ипатов раздраженно поднял на него азартный взгляд:
– А, Стах… Надо же, запряг…
– Ну что там? – спросил Снерг. – Да оторвись ты от своего симбионта!
– Значит, так, – сказал Ипатов. – Те программы, что ты дал, я проверил все. И нигде не нашел изъянов или натяжек. У них там отличный математик, скажу я тебе…
– Ну, а твое впечатление?
– Математически все безупречно, – сказал Ипатов, – а вот насколько это отражает действительное положение дел, судить трудно. Формулы, даже самые безупречные, еще ничего не решают. В свое время серьезные ученые математически доказали, что аэроплан никогда не взлетит. Позже то же самое вполне научно предсказывали ракетам и ДП-кораблям…
Он готов был углубиться в дебри математических курьезов и анекдотов, но Снерг бесцеремонно его остановил:
– Потом, потом, это для новогодней стенгазеты… Ну, а то, о чем я тебя просил – поиск теоретических закономерностей?
– Это дело сложное, скажу я тебе. Придется посидеть до утра. Интереснейшая проблема. К примеру, ты знаешь, почему мы сейчас собирательно именуем гипотетических инопланетян «андромедянами», как когда-то чохом обзывали марсианами?
– Ну-ну?
– Астрономия, – сказал Платов. – Земля – заурядная планета, Солнце – заурядная звезда, но наша Галактика – выдающаяся, сверхгигантская, каких во Вселенной не больше одной на тысячу. И такой же сверхгигантской галактикой является Туманность Андромеды…
– Это, конечно, интересно, – сказал Снерг. – Но мне не это нужно. Впрочем, я сам не знаю, что именно мне нужно.
– Еретические закономерности… Не так это просто, Стах. Мало играть в жмурки с Глобинфом, нужно составить как минимум пять программ, крепких таких орешков… Так что до утра я гарантированно просижу. Тебе не особенно срочно, Вселенная до завтрашнего утра не погаснет?
– Не погаснет, – сказал Снерг и добавил из чистой вежливости, – но если я тебя затрудняю…
– О чем разговор, старик! – энергично отмахнулся Ипатов. – За такие задачки можно только благодарить. Инке я позвонил, чтобы не ждала, и пошел я в глубокий поиск…
Вычислитель выпустил длинную ленту формул и графиков, Ипатов схватил ее, и Снерг понял, что пора уходить – его тут уже не существует. И бесполезно было спрашивать, как сам Ипатов относится к выдвинутой церковниками гипотезе – для него имели значение лишь формулы и цифры, а не цель, ради которой они были собраны. Не исключено, что на саму гипотезу он и не обратил внимания. Математика была для Ипатова царством тайн, загадок и головоломных задач, которые следовало раскрыть, разгадать и решить – в этом был смысл жизни, а все, что творилось за пределами царства-государства, и куда вели проложенные им в непроходимых чащобах тропки, кто по ним шагал, куда и зачем – это Ипатова уже не заинтересовало.
Снерг поднялся к себе на четвертый этаж. Дверь комнаты стажеров рядом с его кабинетом была приотворена, там горел свет, звенела гитара, и бархатный баритон Рамона был исполнен вселенской печали:
– Говорите, я молчу!
Все припомните обиды,
и нахмуритесь для вида,
мою руку не допустите к плечу,
говорите, говорите, я молчу…
Стажерам скучно было ждать, и они дурачились. Катеринка сидела на стуле посреди комнаты с видом гордой неприступности и изо всех сил старалась оставаться серьезной, Рамон стоял на одном колене и терзал гитару, извлекая душещипательнейшие рулады:
– Говорите, я молчу!
Как уверенно вы лжете…
Что же, вы себя спасете.
Я один по векселям плачу,
говорите, говорите, я молчу…
Хотя все обстояло как раз наоборот – Катеринка молчала, а он пел. Красавчик Рамон, ужасно гордившийся тем, что его прапрадед был знаком с Хемингуэем и плавал с ним сначала в поисках подводных лодок нацистов, а после на рыбную ловлю. Медлительный в движениях, но вовсе не тугодум, обстоятельный Денис и смуглянка Катерина, до сих пор удивлявшаяся впечатлению, которое производит на окружающих. Это были славные дельные ребята с гарантированным будущим, пусть и не доросшие пока до самостоятельных программ. «Но смогут ли они осознать, – подумал Снерг, – смогут ли они?»
– Говорите, я молчу…
Денис бродил вокруг них в облике обуреваемого ревностью кабальеро, трогал воображаемый эфес и рассыпал колючие взгляды. Троица веселилась.
Снерг открыл дверь и сказал с порога:
– Продолжайте, я молчу…
Блямкнули струны, троица смущенно заулыбалась. Они нисколечко не робели перед Снергом, но с забавным эгоизмом юности, не менявшимся с течением веков, считали, что человек, который не сегодня-завтра разменяет четвертый десяток, все же не может быть равноправным участником их дурачеств. Он, конечно, не старик, но все же – другой. Снерга это нисколечко не задевало – у каждого возраста свои открытия, заблуждения и истины.
Снерг придвинул стул, сел на него верхом так, чтобы видеть всех троих, и сказал:
– Ну, приступим? С исходными данными ознакомились?
– Ознакомились, – ответил за всех Денис.
– Мнения?
– Ой, ну это же несерьезно… – мило сморщила носик Катерина.
– Делать им нечего, – солидно пробасил Денис.
– Идут в ногу с веком, – сказал Рамон. – Зря компьютеры мучают, бездельники…
Этого Снерг и боялся – ребята пока что просто принимали истины, которые им преподнесли учителя. Отстаивать эти истины в споре с хитрым и умным противником они еще не научились, а ведь правда становится твоей не тогда, когда ты взял ее бездумно из чьих-то добрых рук, – ее обязательно нужно выстрадать, защитить…
