Огромные киты высовывали из вод клювастые головы, чтобы поглядеть, как «Новый сезон» входит в воды Шивенинка. Внезапная метель, налетевшая на корабль, почти полностью скрыла из вида китов.
Последние дни плавания давались с большим трудом. Ветер свистел в снастях, волны били в борта и осыпали палубу ледяными брызгами; бриг раскачивался из стороны в сторону — игрушка во власти яростных волн. В густых сумерках, ужасно похожих на полную тьму — то был час заката Фреира, — морякам приходилось лазить по вантам. Из-за нового строения тел это было нелегко, руки стали неловкими. Моряки взбирались на мачты — мокрые, пронизываемые до костей ветром, избитые и измученные. Потом снова спускались на палубу, беспрестанно окатываемую волнами. Бесполезные паруса были убраны.
Команда была занята, и из-за острой нехватки людей Шокерандиту и Фашналгиду вместе с выжившими родственниками Одима приходилось работать у помп. Две помпы находились в центральной части корабля, на нижней палубе возле грот-мачты. Работать у помпы могли одновременно восемь человек, по четыре на каждую ручку. В маленьком помповом отсеке едва хватало места для шестнадцати человек. Волны беспрестанно обрушивались на верхнюю палубу, вода катилась вниз, и казалось, что все труды пропадают зря, что это никогда не кончится. Люди с проклятиями продолжали качать, помпы скрипели, словно злобные старухи, вода все лилась и лилась.
По прошествии двадцати четырех часов ветер начал стихать, барометр установился, волны перестали походить на горы. Медленно кружась, падал снег, со стороны суши ровно дул слабый ветер. На берегу не было видно ничего, хотя его близость ощущалась постоянно, словно там залегло какое-то огромное существо, окаменевшее, но готовое вот-вот проснуться от векового сна. Мореплаватели глядели в сторону берега, напрягая глаза, но ничего не видели в густом снегу.
На следующий день погода улучшилась, словно своим оркестром приветствуя их труды.
В зеленых водах вокруг плавали запорошенные снегом айсберги. Над головой сиял Беталикс. Спящее существо медленно пробуждалось, показываясь миру. Поначалу были видны лишь его ноги.
На фоне огромных голубовато-зеленых бастионов, чьи вершины терялись в облаках, корабль превратился в игрушку. Он, снова под всеми парусами, на отличной скорости шел вперед, на запад, и бастионы представали во всей красе. Эта горная страна не поддавалась пониманию, каждая вершина казалась выше предыдущей. Выходящие из моря огромные гранитные столбы словно были намеренно вырублены для важных целей человеческой рукой, с тем чтобы служить опорой уходящим почти вертикально вверх стенам скал. Тут и там за крутые склоны цеплялись деревья, находя укромные места в складках утесов. Белые от снега горизонтальные извилины-морщины подчеркивали трещины на каждой гранитной стене.
Пропасти между горными склонами были глубоки и вместительны — там горы хранили запасы мрака и бурь. В этих ущельях постоянно сверкали молнии. Над пропастями, опираясь на восходящие потоки воздуха, реяли белые птицы. Из нутра этих мглистых ущелий доносились странные, небывалые звуки, разносившиеся над просторами вод множащимся эхом, болезненно обжигая сознание людей, словно соль, засыхающая на их губах белым налетом.
Редкие лучи солнца, которым удавалось проникнуть в эти туманные провалы, высвечивали в их дальних углах голубые потеки ледников, исполинские водопады, застывшие навеки, некогда обрушивавшиеся с высочайших горных вершин, лед, камень и ветер, почти постоянно укрытые облаками.
Потом показалась бухта, еще больше предыдущей. Залив, окруженный черными стенами. В устье залива из воды поднималась скала, которую не смогло подточить и одолеть море; на скале был устроен маяк. Этот знак присутствия человека лишь усугублял чувство гнетущего одиночества. Капитан кивнул и проговорил:
— Это залив Ваджачар. Отсюда можно увидеть и сам Ваджачар — он торчит из моря, словно зуб на нижней челюсти залива.
Они поплыли дальше, и огромный возвышающийся кусок мира, казалось, плыл вместе с ними.
Позже, когда они добрались до полуострова Шивен, береговой пейзаж отчасти утратил гнетущую грандиозность. Чтобы дойти до Ривеника, требовалось обогнуть полуостров. На его берегах не было бухт. Главной отличительной чертой Шивена были его размеры. Даже бывалые моряки в часы, свободные от вахт, поднимались на палубу, чтобы насладиться зрелищем.
Пологие просторные склоны Шивена покрывала растительность. Ползучие растения свешивались вниз, ниспадая, словно миниатюрные водопады, начавшие да так и не завершившие свое падение, иссеченные ветрами, терзающими морщинистый лик скал. Временами облака расступались, чтобы продемонстрировать снежные вершины великих скалистых гор, подпирающих небеса. Это был южный отрог хребта, изогнувшегося на север, чтобы там соединиться с огромным лавовым плато, составляющим часть полярной ледяной шапки.
В нескольких милях от корабля хребет поднимался на шесть с четвертью миль над уровнем моря. Превышая все мыслимые земные горы, Шивенинкский хребет уступал разве что Верхнему Никтрихку Кампаннлата. Хребет являл собой один из самых примечательных видов планеты. В круговерти порожденных им самим бурь, в собственном особом климате, Великий Хребет изредка являлся человеческому взору, устремленному разве что с палуб проплывающих кораблей.
Освещенные почти горизонтальными лучами Фреира, горы были ареной игры теней и света, от которой захватывало дух. Мореплавателям все казалось новым и замечательным, все вызывало восторг. Для того чтобы увидеть такое величие, все высыпали на палубу. Хотя они видели это впервые, зрелище оставалось невероятно древним, даже по планетарным понятиям.
Вершины, что вздымались над ними, образовались примерно четыре тысячи с лишним миллионов лет назад, когда в кору Гелликонии, формирование которой еще не завершилось, врезался метеорит. Шивенинкский хребет, Западный Барьер Кампаннлата, а также далекие горы Геспагората остались памятником этим событиям, образовав сегменты огромного круга, представляющего собой результат единого мощного выброса. Океан Климента, который моряки считали бескрайним, лежал в сердце первичного кратера.
Так они плыли день за днем. По правому борту, словно во сне, тянулся полуостров, неизменный, словно бы нескончаемый.
Один раз они миновали небольшой остров, жалкий прыщик на лике океана, частицу, отколовшуюся от массы материка. И хотя было трудно представить, что кто-то способен жить в таких ужасающих условиях, тем не менее остров был обитаем. Корабля достиг запах костра; запах дыма и вид хижин, притулившихся между деревьями, разбудил в мореплавателях тоску по твердой земле, но капитан словно ничего не слышал и не видел.
