Эдвард Маклайн остановился, словно налетел на Невидимое препятствие, а затем резко, всем телом, Развернулся к уходящему вверх необъятному боку Марсианского Сфинкса. Высоко над головой астронавта темнело отверстие... во всяком случае, это было что-то очень похожее на отверстие. Его правильная форма, форма вертикально стоящего прямоугольника свидетельствовала о том, что это, скорее всего, специально сделанный когда-то проем, а не след от удара какого-нибудь шального метеорита. Присмотревшись командир «Арго» получил еще одно подтверждение того, что это именно вход, а не случайная выщербина, — от темного прямоугольника едва заметным пологим зигзагом тянулся вниз узкий выступ, по которому можно было добраться до входа. Не исключено, что там когда-то была и дверь — массивная, прочная металлическая дверь, запирающаяся изнутри, — но ее снесли с петель рвущиеся внутрь враги тех, кто находился в лабиринтах каменного исполина.
Эдвард Маклайн включил рацию и вызвал Леопольда Каталински, стараясь говорить спокойно. Сердце его колотилось так же неистово, как много лет назад, во время первого самостоятельного полета на стратосферном истребителе.
— Слушаю, командир, — почти сразу же отозвался Каталински.
— Лео, нашел... Я вижу вход. Попробую до него добраться и заглянуть — он довольно высоко...
— Командир!..
— Просто заглянуть, — перебил инженера Эдвард Маклайн. — Я же обещал, что мы пойдем в связке. Я только загляну — если там тупик, тебе незачем будет все бросать и мчаться сюда. Но если там действительно есть проход, я позову тебя. А пока работай.
— Я очень рассчитываю на ваше благоразумие, командир, — нетвердым голосом сказал Леопольд Каталински после долгой паузы.
— Можешь не сомневаться, — заверил его Эдвард Маклайн. — Не для того я сюда летел, чтобы меня прихлопнуло каким-нибудь древним кирпичом. Я не долезу под кирпичи, Лео.
— Ох, смотрите, командир... — Инженер вздохнул. — Может, все-таки подождете меня, и поднимемся туда вместе?
— Подняться я сумею и один. Занимайся своим делом, Лео. Еще раз обещаю: без тебя не полезу.
Леопольд Каталински вновь вздохнул, еще более протяжно:
— Слушаюсь, командир... Умоляю, будьте осторожнее!
— У меня есть голова на плечах, Лео. И я рассчитываю сохранить ее целой и невредимой — за сорок лет привык с головой.
Эдвард Маклайн застегнул комбинезон, еще раз окинул взглядом каменную стену, прикидывая, насколько сложным будет путь наверх, и решительно зашагал к уходящему в грунт выступу.
Вблизи карниз оказался не таким узким — на нем вполне могли бы разминуться два человека. Неровная, кое-где засыпанная ржавой пылью тропа была Не особенно крутой, и командир «Арго» поднимался Но ней без труда, на всякий случай придерживаясь Правой рукой за стену. Оказавшись на высоте десятиэтажного дома, он перестал смотреть вниз — альбинизмом он никогда не увлекался, и ему было неприятно видеть сбоку от себя пустое пространство; совсем другое дело — обозревать распластавшуюся от горизонта до горизонта землю из кабины самолета, временами мелкие камешки, задетые его ногами, срывались с тропы и с затихающим стуком, совершая длинные прыжки, катились по слегка наклон, ному боку Марсианского Сфинкса.
Зигзагообразный путь наверх был раза в три длиннее, чем расстояние, отделяющее прямоугольник входа от поверхности бурой равнины, и Эдварду Маклайну потребовалось около четверти часа, чтобы добраться до покрытой сеткой узких трещин небольшой полукруглой площадки перед проемом. Переведя дыхание, астронавт открутил от шлема фонарь и, взяв его в руку, собрался было сделать шаг вперед, но его остановил сигнал вызова.
— Как дела, командир?
— Все в порядке, Лео. Только что прибыл на место. Сейчас посмотрю, что там такое.
— Ради всего святого, командир, не вздумайте только лезть туда!
— Черт побери, я не страдаю склерозом, Лео! Я помню. Оставайся на связи, сейчас все станет ясно...
«Господи, прошу Тебя, сделай так, чтобы там действительно оказался проход! — мысленно взмолился Эдвард Маклайн, приближаясь к темному прямоугольнику. — Я очень прошу Тебя, Господи! Ведь Ты же всеблагой и милосердный, ведь Ты же любишь нас, Господи... Я очень надеюсь на Тебя, Господи, ведь Ты — моя единственная и последняя надежда...»
Грубые камни проема не носили следов обработки, не было там и намека на дверные петли. Проверяя ногой поверхность площадки перед собой, прежде чем сделать следующий шаг, Эдвард Маклайн подошел к проему, поднял голову — сверху ничего не нависало, не катились и не летели глыбы — и, включив фонарь, направил луч света в темную глубину.
— Ну что там, командир? — нетерпеливо, с тревогой спросил Леопольд Каталински.
Эдвард Маклайн не успел ничего ответить. И разодеть тоже почти ничего не успел. Ему показалось, что пол за проемом наклонно уходит вниз, в кромешную тьму, без следа всосавшую луч фонаря, — и где-то вдали мелькнул в этой темноте лиловый отблеск, внезапной болью отозвавшись в висках. Астронавта качнуло вперед, он инстинктивно выставил перед собой руки, стараясь сохранить равновесие — но тщетно. Казалось, какой-то невидимый гигантский пылесос неумолимо втягивает его внутрь. Эдвард Маклайн, широко открыв рот, сделал судорожный вдох, изо всех сил сопротивляясь, пытаясь откинуться назад...
— Коман... — раздался и тут же захлебнулся голос Леопольда Каталински.
А командира «Арго» уже всосало в темноту и повлекло вниз...
...Он шел по глубокому снегу, с трудом переставляя окоченевшие ноги, от холодного встречного ветра у него онемело лицо, а безжизненной снежной равнине, вплывающей в бледную синь горизонта, казалось, не было конца. Но он старался во что бы то ни стало преодолеть эту мертвую равнину и вернуться, обязательно вернуться к живым... Приглушенный рокот донесся с обратной стороны небес — и снег начал Чернеть и таять, растекаясь мутной водой, и вода превращалась в пар, и проступала, проступала черная земля... не ржавый кизерит, а настоящая земля, земля, вечно порождающая живое и вечно принимающая в себя мертвое...
Угомонился, утих холодный северный ветер, отпечатались в блеклой синеве на горизонте какие-то знаки — очень важные, но совершенно непонятные знаки! — и Алекс Батлер смог наконец вздохнуть полной грудью. Что-то дрогнуло, и отступило, и пропало — и он открыл глаза.
Некоторое время ему представлялось, что он лежит в тени под деревом — сюда оттащили его ребята после солнечного удара; но потом он сообразил, что тот солнечный удар случился с ним в восемь лет, на ферме у маминых родственников в Коннектикуте, а теперь ему тридцать семь, и он лежит на спине в совсем другом штате.
