— По-вашему, паршивое американское захолустье может сравниться…
— Брось, сынок, — перебил Брюса Сид. — Все нации равны между собой, как равны безумцы или пьяницы. И не спорь со мной, тебе же будет хуже. Нации не исчезают, как ты ни пытайся изменить прошлое, ибо они — чудовища с железным чревом и медными нервами. Жалей людей, но не нации.
— Именно так, сэр, — сказал Бо, оскорбленный, похоже, нападками на его Державный Юг. — В большинстве своем мы попадаем в Переменчивый Мир с искаженными представлениями о действительности. Почему-то считается, что малейшая подвижка в прошлом полностью изменит будущее. Лишь понемногу постигаем мы суть Закона Сохранения Реальности: когда прошлое изменяется, будущее всего только подстраивается под него. Ветрам Перемен приходится преодолевать мощнейшее сопротивление. Иначе последствия нашей первой операции в Вавилонии были бы катастрофическими: мы уничтожили бы Нью-Орлеан, Шеффилд, Штуттгарт и поселение на Ганимеде, в котором родилась Мод Дэвис!
Брешь, образовавшуюся после падения Рима, тут же заполнили крещеные германцы с имперскими замашками. Лишь опытному историку-Демону под силу определить разницу между древней латинской и нынешней готической католической церковью. Вы говорили о Греции, сэр. Старую мелодию переложили на новый мотив. Да, Великая Перемена не проходит бесследно, однако если не брать в расчет неизбежные несчастные случаи, то культуры, народы и отдельные личности продолжают свое существование.
— Ладно, ладно, — проворчал Брюс. — Быть может, я слегка увлекся. Но объясните мне, почему мы прибегаем к таким отвратительным способам? Зачем мы подсыпали яду Черчиллю и Клеопатре? Зачем пытались похитить младенца Эйнштейна?
— Его украли Скарабеи, — сказал я.
— Ну да, а мы не придумали ничего лучше, как отплатить им той же монетой. — Брюс все больше напоминал мне сварливую кумушку. — Если нам так необходим Эйнштейн, почему мы не воскресили его? К чему нам несмышленыш?
— Прошу меня простить, — снова вмешался Бо, — но, побыв подольше в шкуре Двойника, вы поймете сами, что великих людей воскрешать нелегко. Линии их жизней с трудом поддаются прерыванию.
— Извините, но это ерунда. Я уверен, что они попросту отказываются сотрудничать со Скарабеями или со Скорпионами. Воскрешение такой ценой их не устраивает.
— Брат мой, откуда в них столько величия? — прошептала я.
— Вы приняли Воскрешение, сэр, а значит, и обязательства, которые оно налагает и которыми вы как джентльмен не вправе пренебречь, — заключил Бо.
— Как мне было его не принять? — раздраженно отозвался Брюс. — Получив предложение за десять минут до смерти, я уцепился за него, словно пьяница за бутылку наутро после попойки. Я думал тогда, что смогу исправлять исторические несправедливости, нести людям мир, — голос его становился все звонче. Я заметила, что Новенькая не сводит с него восхищенных глаз. — И вдруг выясняется, что Скорпионам я нужен, чтобы воевать, воевать без конца, чтобы каждой новой Великой Переменой приближать гибель Вселенной!
Пальцы Сида нащупали мою ладонь.
— Как по-твоему, — прошептал он, — чем нам утихомирить этого не в меру буйного паршивца? Что-то он разошелся.
— Я знаю, кто способен унять его, — шепнула я в ответ. — Беда в том, что он на нее и не смотрит.
— Ты про Новенькую? Верно, милая, верно. Он вещает, как ангел во гневе. Сердце мое соглашается с ним, и это мне не нравится.
— Нас посылают в прошлое, — говорил Брюс, — откуда дуют в будущее Ветры Перемен, ломая преграды на своем пути и сшибаясь порой друг с другом. Любой из них может переместить дату нашей смерти за дату Воскресения, и тогда мы растворимся в воздухе или рассыплемся в пыль. То, что мы находимся вне Вселенной, нас не спасет. Дверная щель достаточно широка, чтобы Ветер просочился в нее.
Лица моих товарищей затвердели. Упоминать о Второй Смерти считается среди нас, Комедиантов и Солдат, дурным тоном. Эрих, конечно же, не выдержал:
— Не болтай, камрад! Ты забыл про повторное Воскрешение.
Брюс упрямо не желал ничего слушать.
— А есть оно? Скорпионы обещали его нам, но Двойник, которого они выберут вместо меня, уже не будет мной нынешним. — Он стукнул себя кулаком в грудь. — Да пускай даже он окажется мной, пускай. Зачем его воскресят? Чтобы сражаться вновь и вновь, — голос его поднялся до крика, — во славу всемогущей силы, которая настолько бессильна, что не может обеспечить одного-единственного Солдата своих коммандос парой нормальных перчаток!
Он выбросил вперед правую руку, слегка растопырив пальцы, словно надеялся пробудить сочувствие в наших сердцах.
На этот раз Новенькая все рассчитала правильно. Она протиснулась между нами и, прежде чем Брюс успел пошевелиться, надела на его руку черную перчатку, перчатку для правой руки.
Давно мы так не смеялись. Мы хохотали, проливали вино, падали в изнеможении на кушетки и снова принимались хохотать как сумасшедшие.
— Перчатка, Liebchen, перчатка! — заходился смехом Эрих. — Откуда она ее взяла?
— Должно быть, вывернула старую наизнанку, и из левой получилась правая. Я сама так делала, — прыснула я.
— Тогда была бы видна подкладка, — возразил он.
— Ну, не знаю, — сказала я. — У нас в Кладовой полным-полно всякой всячины.
— Не переживай, Liebchen, — утешил меня он. — Но какая молодец девчонка!
Брюс молча разглядывал перчатку, время от времени напрягая пальцы, а Новенькая смотрела на него так, словно он пробовал пирог, который она испекла.
Когда мы угомонились, Брюс повернулся к Новенькой.
— Как, вы сказали, вас зовут? — спросил он, улыбаясь во весь рот.
— Лили, — ответила она. Хотите верьте, хотите — нет, но с того момента я зауважала ее: как ловко она утихомирила Брюса!
— Лилиан Фостер, — назвалась она полным именем. — Я тоже родом из Англии, мистер Марчант. А вашу «Юношескую фантазию» я помню наизусть.
— Правда? Это слабая вещь, я нацарапал ее еще в Кембридже, в студенческие годы. Окопы многому меня научили.
— Пожалуйста, не клевещите на себя — и прочитайте что-нибудь из новых стихов! Знаете, то место, где вы погибли, Пашендале, — я переиначила его в Дол Павших.
— В самом деле? Между прочим, так называли его все томми 20, а Ипр они окрестили Вепрем.
— Удивительно! Мне кажется, мистер Марчант, нас с вами завербовали в одно время, летом семнадцатого года. Я тогда записалась в Красный Крест, хотя мне не хватало лет и меня собирались уже отправлять из Франции домой.
— Сколько вам было… сколько вам лет?
