class="p">Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину – такую,
Какой ее ты в детстве увидал.
Клочок земли, припавший к трем березам,
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.
Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть… Но эти три березы
При жизни никому нельзя отдать.
– И написано это в сорок первом году!
Свиридов сдержанно поклонился под аплодисменты зрителей …
А потом, когда все неспешно шли из Дома культуры по домам, Скворцов подошел к нему, легонько хлопнул по плечу.
– Ты молодец! Конечно, это не мои вирши … Но Симонов никогда не делил строку – ни на бумаге, ни при чтении … А ты читал … не так, по своему, и мне кажется чувства у тебя было … больше, чем когда читал сам автор …
К Свиридову подходили, в основном, пожилые мужчины и женщины, и благодарили, благодарили, благодарили его …
Женя Кульченкова наревелась вдосталь, и подойдя к Свиридову, смогла лишь обнять его и поцеловать.
А потом в местной многотиражке изредка стали появляться стихотворения Константина Симонова …
КНИГА
В выходных данных книги А. Свиридов был указан как редактор, и действительно, подбором стихов, их расположением и примечаниями занимался он.
А книга была совершенно необычной – в ней были собраны стихотворения Константина Симонова и Виктора Скворцова.
Виктор ругался, скандалил, обращался к Тоне – как можно было поместить его стихи рядом со стихами такого титана, как Симонов?
Но у него ничего не вышло, его не поддержали и он сильно обиделся на Свиридова.
Правда, достаточно было нескольких слов Виолы, и Виктор смягчился и подобрел.
Но книга вышла, она была напечатана в типографии машзавода небольшим тиражом и продавалась только здесь, в ЗАТО.
Женя Кульченкова написала статью о книге, приводя небольшие отрывки из стихов обоих авторов – и Симонова, и Скворцова. Книгу раскупили за два дня, а Женя получила экземпляр в подарок с двумя дарственными надписями.
Нет, надписи Симонова она не получила, но Скворцов и Свиридов посвятили ей несколько ласковых строк.
Дополнительный тираж не печатали, хотя книга мгновенно стала антикварной редкостью – уж тут Скворцов стоял насмерть! И Скворцов Свиридова иначе, как узурпатор при встрече не называл, но в гости они друг к другу ходили по-прежнему …
И на троих с Костей Докукиным и Анатолием Свиридовым они еще не раз «соображали» в квартирке Виктора, куда через некоторое время к ним присоединялись их жены – четверо на троих.
Стоило Свиридову или Докукину позвонить Скворцову как устанавливали консенсус, назначали день и вечером в квартирке Виктора собирались старые друзья, а если Свиридов еще прихватывал неизвестно откуда взявшиеся бутылки старого виски, то прознавшая об этом непонятным образом Марго как муха на мед вдруг наведывалась к мужчинам вместе с их женами …
ЗА ДЕТЬМИ
Пришел срок пополнения лесной школы – из разных детских домов сюда поступали новые воспитанники. Свиридову позвонила сама Екатерина Викентьевна с просьбой помочь в отборе новых воспитанников.
В центральный «отстойник» – самый крупный областной детский дом-приемник поехали втроем: Свиридов, Любовь Валерьевна Львовская и Геннадий Владимирович Костин.
Екатерина Викентьевна оставалась почетным директором лесной школы, передав бразды правления дочери – Любови Валерьевне, а та уже себя отдельно от Геннадия Владимировича не мыслила, хотя они еще не были женаты.
Свиридов и Костин поехали в штатском, хотя майор Костин первоначально собирался поехать в форме и с наградами.
В приемнике знали и Любовь Валерьевну, и – особенно – Анатолия Ивановича, поэтому без волокиты выдали халаты и пустили в общий игровой зал. Но перед этим Свиридов пролистал тоненькие папочки личных дел сирот, которых отобрали в приемнике для лесной школы.
Пролистал – это видимость, потому что Свиридов запомнил каждое слово из этих тоненьких картонных личных дел, первых личных дел в жизни этих детей.
Запомнил и сделал выводы.
В зале стоял шум – детей было много, они были разновозрастные и ссорились из-за игрушек – игрушек было мало.
Разбойничьим свистом Свиридов остановил шум и возню.
– Здравствуйте, ребята!
Раздались нестройные разрозненные голоса.
– Что же вы так недружно здороваетесь! Вот эту тетю зовут тетя Люба, этого дядю – дядя Гена, а меня – дядя Толя. А теперь я отберу самых голосистых, они будут вставать вот сюда.
И Свиридов пошел в гущу детей, дотрагиваясь до некоторых, похлопывая по спине, что-то говоря. И в углу быстро образовалась кучка наиболее взрослых, рослых и активных подростков. Свиридов пересчитал их и попросил дежурную увести пока этих ребят в другую комнату.
– А теперь я хочу познакомиться с вами поближе.
Любовь Валерьевна с папками села на стул у окна, рядом с ней на гимнастическом бревне пристроился Геннадий Владимирович, а Свиридов отошел к гимнастической стенке и вдруг оказался окруженным кольцом ребятишек.
И стал с ними знакомиться и разговаривать.
И ребятишки разговорились, охотно отвечали на вопросы дяди Толи, смеялись.
И разговаривая с ними Свиридов чуть громче называл имя и фамилию, и Любовь Валерьевна откладывала очередную папку.
Перетасовывая ребят Свиридов обратил внимание на самого младшего черненького растерянного мальчика. И спросил его на армянском языке:
– А как зовут тебя? Почему ты молчишь?
Малыш обрадовано потянулся к нему и ответил тоже на армянском языке – уважительно, как говорят со старшими.
– А зовут тебя как?
– Аванес … Ваня …
Папки с личным делом Вани не оказалось. Выяснилось, что мальчика привезли после крупной автомобильной аварии, по-русски он не понимает и завести на него дело не смогли. А Ваня не выпускал руки Свиридова.
Разговор Свиридова с заведующей приемником был довольно жестким – он отказался брать великовозрастных хулиганов, забраковал двух девочек-наркоманок и потребовал включить в список маленького армянина.
Тем временем около задней двери уже стоял микроавтобус, детей и их вещи быстро погрузили.
Любовь Валерьевна подписала акт передачи детей и они поехали за освободившейся легковой машиной.
Дети притихли.
И тогда майор Костин стал рассказывать о том, как он в детстве попал в интернат, и как он там учился, и что за ребята там были.
Любовь Валерьевна ходила по рядам, давала ребятам попить, доставала печенье, пересаживала ребят – друзья к друзьям, подружки к подружкам.
Ваня-Аванес сидел рядом со Свиридовым, слушая его рассказ о
