— Новое поле — мим, — сказал Седов, — на деле всего лишь один из компонентов син-излучения, — сказал Седов. — Герн, Герн, это уже все знают! Пока ты, — он повернулся к Кедрину, — шел к уяснению механики этого запаха, Гур, не зная ее, все же искал излучение. Скорее интуитивно, чем… И он нашел его. Теперь он рассчитывает на то, что тот, кто принимает мим, примет и син-сигналы — хотя бы одну из их составляющих. Одним словом, новый пластик проверен и на это поле. Бояться нечего, Кедрин.
— А раньше?
— Я никогда не боюсь, — сказал Седов. — Я разучился. Когда человек делает себя, он многому учится, но должен и что-то забывать — то, что досталось нам от предков.
— Как все это умно! — сказал Герн, переминаясь с ноги на ногу. — Но интересно, кто это должен принимать сигналы Гура? Камни? Так им глубоко безразлично, поверьте мне. У небесных тел есть один язык — язык астрономии. У них нет второй сигнальной…
— У небесных тел есть люди! — сказал Кедрин.
— И этот молодой человек летел вместе с Велигаем! Стыд!.. — сказал Герн. — И вообще я не знаю, что делается. Поля растут как грибы, а чтобы пустить человека убедиться — так нет! Жизнь — ребус. Полно перевернутых запятых…
Кедрин повернулся к выходу. Он шел по проспекту Бесконечных трасс. Дверь в ее каюту он распахнул рывком.
Женщина вскрикнула. Затем улыбнулась.
— Вот мы встретились, — сказала она. — Вы тогда убежали. Но я все равно здесь. Я сказала вам, что хочу на Пояс. И вот я…
— А она? — спросил Кедрин.
— Кто?
— Та, что жила здесь?
— Не знаю, мне дали эту каюту. Вы были на сдаче корабля? Как хорошо! Что нового на планете? Вы так и будете стоять в дверях?
— Нет, — сказал Кедрин.
Коридор был могильно тих. Монтажники, верно, уже собирались в кают-компании. Там сегодня будет тесно и весело.
Он пошел к себе и лег. Каюта не была занята — ждала его. Каюта ждала… А ведь когда-то люди думали, что в счастливом будущем все будет хорошо и розово, верной будет всякая гипотеза, разделенной — каждая любовь. А может, когда-нибудь так и будет? Хотя вряд ли… Значит, нечего лежать…
Он поднялся, хотя что-то упрямо старалось положить его на лопатки. Принял душ и пошел в кают-компанию.
Там было действительно куда теснее, чем в пространстве. Говорил Велигай, поднимая бокал:
— …Вот какую проблему должно решить человечество. И оно решит ее. Как? Самым простым образом.
Человек хочет остаться человеком. И, как ни странно, ему мало для этого одной Земли. Люди знали это уже в двадцатом веке, когда делали только первые шаги в Приземелье. Мудрец сказал: «Земля — колыбель человечества, но нельзя все время жить в колыбели». Подчеркиваю: нельзя…
Он перевел дух, отпил. Все молчали.
— Нельзя. Человечество вырастает. И вот настает для него время выйти в пространство по-настоящему. Не экспедициями, не научными станциями. Массой. Жизнью.
Кедрин поднялся. Стараясь ступать бесшумно, подошел к сидевшему неподалеку Гуру, поманил его к двери. В коридоре Гур сказал:
— Ты мог бы и потерпеть.
— Нет, — сказал Кедрин. — Скажи, откуда берется мим-поле?
— Никто не знает. Конечно, у каждого есть свое мнение…
— А твое?
— Мое? Ты же серьезный человек, зачем тебе мнение прогносеолога? Я ведь такой…
— И в самом деле, — сердито сказал Кедрин. — Я смотрю, сегодня все одеты по-человечески, и только ты в своей леопардовой кацавейке. Ты что, не мог?
— Не мог, — грустно сказал Гур. — В том-то и вся беда! Мой выходной костюм несколько поврежден с тех пор, как я однажды лазил в нем в канал стартового двигателя… — Он вздохнул и извиняющимся тоном добавил: — Это было слишком срочно…
— Вот поэтому на тебя иногда и смотрят несерьезно!
— Ну, — усмехнулся Гур, — это еще как сказать…
Он сделал шаг вбок, входя в полосу света из кают-компании. Это был миг тишины, и что-то чуть слышно звякнуло при его шаге и вспыхнуло на пестрой кацавеечной груди… Шесть золотых эллипсов были на ней и три параболы — шесть дальних исследовательских полетов и три похода Дальней разведки, походов, отнимавших полжизни. — И, значит, не менее полутора жизней уже прожил Гур, если мерить жизни не продолжительностью, а количеством свершений. Кедрин только глотнул и не сказал ничего.
— Так что, — сказал Гур, — дело не в этом. Хотя я и установил, что это направленное излучение и направлено оно примерно в ту точку пространства, где находится пресловутый Транс, но выводы показались многим слишком фантастичными.
— Но не Седову?
— Седов слишком много летал для этого, — сказал Гур. — Надо много летать, чтобы всерьез относиться к фантастике… Но рано или поздно нам всем придется примириться с тем, что так называемые фантастические события происходят гораздо чаще, чем мы думаем. И чем дальше, тем будут происходить чаще, потому что необъяснимые факты определяются примерно квадратом числа фактов, уже известных и объясненных.
— И все же мне не ясно, в чем тут фантастика.
— Ах, не ясно?.. Итак, ты уже знаешь, что этот самый проклятый запах возникал у нас в определенные моменты, когда Транс, мы и звезда Арвэ, около которой, очевидно, находится что-то интересное, располагались на одной прямой.
— Знаю. Герн…
— Старый гениальный болтун. При чем тут Герн? Важно, что направленное излучение, как правило, в природе не встречается. Есть возможность предположить его искусственный характер. Иными словами, предположить, что Транс — это…
— Фантазия, Гур.
— Видишь? А почему, мой ортодоксальный…
— Потому… потому, что этого никогда не было. Никакие признаки…
— Вот, вот! Но тебе не кажется, что в таком случае фантастика и Звездолетный пояс?
— Ну, знаешь!.. Хотя ладно. Зачем же ты посылаешь им сигналы?
— Чтобы они их приняли. Вернее, их автоматы… Да, скорее всего.
— Они не поймут.
— Неважно. Хозяева автоматов поймут хотя бы, что вблизи — авторы этих сигналов. И этого будет достаточно, чтобы они сами разобрались в остальном, и их автоматика не устраивала нам неприятностей вроде лобовской или той нашей драки с экранами.
— Ты думаешь?
— Размышлять полезно всегда, только не в ущерб действиям. Одним словом, скажу по секрету: я не удивлюсь, если…
— Ну?
— Да ничего… В общем, я думаю, Лобов вскоре расскажет все сам, и гораздо более подробно. А пока я пойду ко всем. У меня мало времени…
— Очередной эксперимент?
— Нет, куда серьезнее и тяжелее. Предстоит вычистить этот мой праздничный костюм.
— Возьми новый.
— Не позволяет совесть. Но он мне нужен. Уж ради тех, кому я сигналю, я надену праздничный. В ближайшем будущем, друг мой, я предвижу много необычных встреч.
