— Ясно, — сказал Кэл.
— Очевидно, вам уже известно, что мы получили рапорт, в котором утверждается, что это вы убили Габриэля Доминго.
Доктор Бартум непроизвольно охнул; все дружно посмотрели на него, и он в смущении прикрыл рот рукой.
— Рапорт или анонимное сообщение? — попросил уточнить Кэл.
— Сообщение было действительно анонимным, но это к делу не относится.
— Речь идет о Габриэле Доминго, рабочем-строителе?
— Да.
— Или об «Ангеле» Габриэле Доминго, тайном агенте полиции?
Лейтенант Добсон прищурился.
— Что конкретно вы имеете в виду?
— Об этом позже. Какие у вас вопросы ко мне?
— Вы признаете, что посетили салон «Забвение» в ту ночь, когда Доминго был обнаружен мертвым?
— Подумайте сами, лейтенант. Будь у меня стерта память, как бы я смог работать всю эту неделю? Я ведь и на службу ходил, не забывайте.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— На ваш вопрос вообще невозможно ответить. Если я там не был — ответ «нет». Если был — то вспомнить об этом не могу, а значит, ответ опять будет «нет». Следующий вопрос?
Добсон занервничал: допрос явно развивался не так, как он планировал.
— Отлично. Есть сведения, что у вас имелись запрещенные наркотики, которые вы дали своей жене, а она, в свою очередь, кому-то из персонала клиники?
Кэл с трудом удержался, чтобы не взглянуть на Никки. Об этом они могли знать только либо от нее самой, либо от Мишель, либо от того, кому Никки передала капсулы.
— Что вы имели в виду под словом «дать» — передать кому-то из рук в руки, или дать для употребления?
— Стоп, хватит, — сказал лейтенант, начиная сердиться. — Если вы собираетесь чинить препятствия или стараться запутать следствие, мы сейчас же отправимся в управление, и ваша жена…
Внезапно гневную речь лейтенанта прервал мелодичный звон, раздавшийся из его наручного компьютера. Сначала Добсон, казалось, готов был проигнорировать вызов и продолжить допрос, но затем передумал.
— Минутку, — сказал он и вышел из палаты.
Кэл взглянул на Никки, на Мишель и затем — на доктора Бартума На мясистом лице врача читалось неподдельное изумление; Мишель, похоже, собиралась что-то сказать, но, взглянув на Бартума, промолчала.
Вскоре Добсон появился опять, и лицо у него было не менее удивленное, чем у доктора Бартума. Кэл полагал, что в силу профессии и тому, и другому требуется умение хорошо скрывать свои чувства, но сегодня, видимо, был особенный день.
Однако в отличие от доктора лейтенант был еще и подавлен.
— Я вынужден отложить нашу беседу, — сухо сказал он и, одарив Кэла долгим взглядом, направился к двери.
— Минутку, лейтенант, — бросил ему вдогонку Кэл. — Что случилось? И что значит «отложить»? Отложить до обеда?
— Не знаю, — ответил тот, обернувшись. — Я лишь выполняю приказ.
— Другими словами теперь вы считаете, что у меня связи в высоких кабинетах?
— Вы насмотрелись дурацких фильмов, Донли. Майк Джонс не покровительствовал еще никому. Какими бы ни были причины, можете быть уверены — они более чем веские. — Сказав это, лейтенант Добсон удалился, и Кэл готов был поклясться, что дверь за собой он прикрыл гораздо мягче, чем полагается рассерженному и сильно озадаченному полицейскому.
С лица Бартума по-прежнему не сходило удивленное выражение. Кэл был смущен не меньше остальных.
— Доктор, вы не могли бы оставить нас на несколько минут, — попросил тот.
— Что? А, да-да, конечно, — растерянно пробормотал он.
Когда Бартум вышел, они обменялись недоумевающими взглядами. Первой нарушила молчание Мишель.
— Похоже, акции гипотезы о полицейском агентенемного возросли, — заметила она.
— Да, похоже, — согласился Кэл. — И у меня складывается впечатление, что Майк Джонс — это и есть тот самый «Джам».
— Ну, это уж совсем бездоказательно, — возмутилась Никки.
— Что тебе известно об этом Джонсе? — спросил Кэл у Мишель.
— Один из высших руководителей полиции, — ответила та. — Пользуется репутацией смелого и решительного человека. Как правило, его гораздо больше интересует результат, а не способы, которыми он достигается, но никто еще не обвинял его в нарушении общественных интересов. Ростом чуть ниже меня, сложен плотно, носит короткую стрижку.
Описание показалось Кэлу знакомым.
— Однако если я прав, — сказал он, — тогда непойму, почему он не вышел на контакт, когда я послал ему сообщение.
— Я вижу, ты телепат, — послышался голос Винсента. — Только что поступило сообщение, подписанное «Джам». Зачитать — или как?
— Зачитывай.
— Слушайте: «Если ты потерял память, не представляю, как можно ответить на твой последний запрос. Добсона я отозвал, как, должно быть, ты уже знаешь. Не вижу, каким образом Крантц мог быть причастен к гибели Доминго При получении информации — со общи. Джам».
Кэл посмотрел на Никки; глаза ее сияли.
— Итак, Джам — это Майк Джонс. Я послал ему сообщение, и он ответил. Значит, я действительно работал на полицию.
— Может, предупредить его о «Виттории»? — предложила она.
— Нет, еще рано. У нашего друга есть еще время сделать ошибку. Мишель, записи целы?
— Да, они все в моем рабочем компьютере.
— А отлет назначен на завтрашнее утро, верно? — уточнил Кэл.
Мишель утвердительно кивнула.
— Значит, в нашем распоряжении есть еще около восемнадцати часов.
— Двадцать четыре часа и, возможно, уже ни одной ниточки, — добавила Никки.
— Кстати, а как дела у Расса Толбора? Винсент, что там сейчас происходит?
— Ничего. Сейчас его нет ни в офисе, ни на «Виттории», ни у Галентайна. В своей квартире на Дедале он вчера так ине появился, но я исправно слушал все разговоры.
— И по-прежнему ничего подозрительного?
— Ничего.
— О чем же он говорил?
— Ключевые слова вас устроят? — поинтересовался Винсент.
— Вполне.
— Дедал, отправление, Земля, исследование, последние испытания, дружба, история, работа, религия, спорт, «Виттория».
— А убийство, стирание памяти?
— Ни разу не упоминались.
Кэл откинулся на подушку, пытаясь найти хоть одну зацепку, позволяющую связать между собой разрозненные факты, но ухватиться было не за что.
— Воспроизведи, пожалуйста, какой-нибудь разговор об «отправлении».
— Слушаюсь; записан вчера в девятнадцать часов двенадцать минут.
Из динамика Винсента донесся знакомый голос.
— Отправление будет трудным, — говорил Толбор неизвестному собеседнику. — Я уговаривал тебя лететь, но в некотором смысле сам предпочел бы остаться.
