Стало быть, здесь снимается педофильское порно... От ярости у меня потемнело в глазах.
Все – и дети (на ком-то было только нижнее белье), и взрослые – смотрели на нас: кто со страхом, кто с настороженностью, кто с любопытством.
Высокий, неряшливо одетый мужичонка с маленькими глазками дебила, клочковатой бородкой и длинными немытыми пегими волосами неторопливо вышел из-за спин бойцов, остановился в отдалении и оглядел нас троих, одного за другим.
– Между прочим, не советую делать резких движений, – сказал он мне, безошибочно угадав мое состояние. – Если что, погибнут самые маленькие... – Потом обратился к Вязальщице: – Из вас троих я не убил бы только тебя. Ты можешь пригодиться в следующем проекте. Там есть эпизод, как два пятилетних ребенка насилуют половозрелую девицу. Такое ощущение, что я писал сценарий, представляя именно тебя... Хочешь стать звездой?
– Конэчно, хачу, – уморительно, с кавказским акцентом, сказала Вязальщица и выстрелила из «узи» от бедра. Безмерно удивленный, с открытым ртом и дырой во лбу, извращенец повалился на спину.
Дети закричали, завизжали, стали падать на пол. Мы с Крестовиком открыли огонь по охранникам, выбирая в первую очередь вооруженных. Помещение наполнилось грохотом; дети кричали, закрывали уши руками. Но, кажется, никто из них не пострадал.
Много времени нам не понадобилось. Крестовик ходил между телами здоровяков и безжалостно добивал раненых. После каждого выстрела дети начинали кричать, и я сказал ему:
– Хватит!
Митьку я пока не видел.
Вязальщица выбрала в толпе лежащих детей самого старшего – мальчика лет пятнадцати – подняла его на ноги и строго сказала:
– Всем одеться. Мы уходим. Проследи. Только поторопитесь.
Постоянно оглядываясь на нас, парень начал поднимать с пола и тихо, но настойчиво уговаривать детей. Они неохотно, далеко обходя убитых взрослых, разбрелись по помещению в поисках одежды. На нас смотрели с ужасом и ощущением того, что одна банда отбила их у другой, преследуя еще более страшные цели. Объяснять им что-либо сейчас было бессмысленно.
Все дети были измождены и худы; на руках и ногах многих я видел синяки и ссадины. Пока Крестовик обшаривал трупы, а Вязальщица ушла к стене и села там, безучастно глядя в одну точку, я бродил между детьми и заглядывал каждому в лицо. Митьки среди них не было.
– Кого вы ищете? – спросил пятнадцатилетний мальчик.
– У вас был ребенок... Митя. Примерно двенадцать лет. – Я постарался описать его, как помнил.
Парень кивнул.
– Знаю, о ком вы говорите. Степан, – кивок в сторону убитого извращенца, – продал его сатанистам.
Так, сказал я себе. Только спокойно...
– Когда?
– Сегодня утром. Степан жалел, что не сможет использовать Митьку в вечерней съемке, но сатанисты предложили хорошую цену. Кажется, ночью у них ритуал.
– Где находится их секта, ты, случайно, не знаешь?
– Слышал, что в «Гагарах».
Понятно. «Гагары» – ДК имени Гагарина, в начале Проспекта Энергетиков. Все правильно.
– Помоги маленьким, – сказал я. – Уходим через пять минут.
Я изложил ситуацию Вязальщице и Крестовику.
– Кто-то должен увести детей из города.
– Я, – сказал Крестовик. – Пойдем лесом и полями вдоль шоссе. Выберемся подальше в область, а там посмотрим. Я сумею их защитить.
Несмотря на то, что выглядел он немногим старше пятнадцатилетнего, я ему поверил.
– Сколько времени? – спросил я Вязальщицу.
– У меня нет часов. А ты что, опаздываешь?
– Вполне возможно...
Очень хотелось курить, и это было странно, потому что я никогда не курил.
До города мы, попрощавшись с детьми и Крестовиком, добрались без потерь благодаря звериному чутью байкерши, которая раз десять заставляла меня шарахаться за деревья, заборы и дома. Город умирал. Повсюду валялись тела людей, преимущественно мужчин, некоторые еще сжимали в руках оружие, некоторые были живы. Было много трупов собак и огромных крыс. Гул вертолетов не смолкал, лишь иногда удалялся на расстояние, на котором его было еле слышно. Звук стрельбы и взрывов превратился в абсолютно обыденное явление, каким бывает шум машин за окном в нормальном мире.
Около получаса мы стояли, спрятавшись за полуразрушенным административным зданием напротив ДК, и наблюдали. В «Гагарах» не ощущалось движения, оно казалось вымершим.
– Надо идти, – сказал я. – Иначе действительно опоздаю.
Вязальщица схватила меня за руку.
– Послушай... Мы живы... благодаря тебе? Скажи, для меня это важно.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Маша, – ответила она очень по-детски.
– Так вот, Маша... Я не уверен. Наверное, это так, но не обольщайся.
– Не завидую Крестовику, – сказала она и первой рванула к ДК.
Красивому, построенному в конце восьмидесятых Дому культуры в этом мире изрядно досталось. Некоторых окон на первом этаже не было вовсе; стены покорежены, опалены; ступени парадного входа разрушены. У фасада здания на асфальте – несколько убитых мужчин, один без обеих ног, в луже крови. Зрелище отвратительное... Да и как можно привыкнуть к смерти?
В этом мире я начал понимать, почему многие солдаты и офицеры, воевавшие в «горячих точках» – Афганистане, Чечне и других, – возвращаясь домой, либо сходят с ума в разных формах, либо стремятся побыстрее завербоваться снова на войну. Они привыкают к подобным картинам... Но дело даже не в этом. Внутри этих людей происходят необратимые перемены. Система ценностей, отношение к своей жизни и жизням других, отношение к вере и богу, душа – все меняется. Они другие.
Неужели меня по возвращении (если, конечно, я вернусь) ожидает нечто подобное?
– Пойдем через окно, – сказала Маша и лихо махнула в проем без рам и стекла.
Мы крадучись обходили помещения ДК, огибали горы мусора и битого стекла, поломанную мебель. «Гагарам» досталось не только снаружи, но и внутри. Автомат оттягивал руки, но я ни на секунду не опускал его, понимая, что смертельная опасность подстерегает за каждым поворотом.
Двери в малый кинозал, расположенный на втором этаже в самой глубине ДК, были заперты изнутри. Снизу пробивалась полоска света, а из зала доносилось гудение нескольких десятков голосов.
Вязальщица показала на пальцах: стреляем по замку на дверях вместе, входим вместе; важно в первый момент усилить фактор внезапности страхом, который могут вызвать двое агрессивных, выглядящих не вполне адекватными, вооруженных людей.
– Раз, два, три!
Загрохотали автоматы, выбиты плечами двери. Мы орем, как сумасшедшие, паля в потолок:
– На пол!!! Все на пол!!! Лежать, не двигаться!!!
Малый кинозал, в котором я бывал не единожды до и после ремонта, совершенно преобразился. Ряды кресел сняты и поставлены вдоль стен. По стенам, по всему периметру – горящие черные факелы в держателях; искрят и потрескивают. Сцена и экран отсутствуют. На месте экрана – огромная черная бархатная занавесь. В центре зала – круглое деревянное возвышение, выкрашенное черным. На возвышении – два обычных офисных стола, составленные вместе, накрытые пурпурным бархатом с изображением перевернутой пентаграммы, вписанной в круг (символ написан жирно и аккуратно, чем-то черным); покрывала не хватило, чтобы прикрыть ножки и ящики. Вид устрашающий, но и комичный. На столе, с опутанными толстой ржавой цепью руками, худенькое мальчишеское тельце, раздетое до пояса. На груди – также изображение перевернутой пентаграммы в кругу. Голова повернута в нашу сторону, глаза закрыты. Жив? Или нет? Митька окружен шестью внушительными подсвечниками (два слева, два справа, один в ногах и один над головой) с шестью горящими черными свечами на каждом.
