— Органики не станут утруждать себя такой мелочью, как получение отдельных ордеров на обыск, — сказал Дункан. — У них будет общий ордер, который развяжет им руки; гэнки используют секретный код, способный открыть все дверные замки в нашем блоке. Не успокоятся, пока не перевернут все вверх дном. Вполне вероятно, что наша секция будет первой.
— Еще есть время, — сказал Кэбтэб. — Ее хватятся только в девять часов, когда станет ясно, что она не явилась на службу. Ну, от силы еще час-два, пока органики будут выяснять, в чем дело.
— Вряд ли. Минут двадцать — не больше. Они не станут зря терять время.
С минуту Дункан напряженно думал.
— Деваться некуда — придется все же разбудить Изимова. В конце концов нет никаких оснований связывать наш визит к нему с исчезновением Руиз.
Несмотря на столь ранний час, автобусы курсировали вовсю. Они сели в один из них и вышли в четырех кварталах от дома Изимова. Остальную часть пути решили пройти пешком. Номер 566 по Авеню Фонг имел окрашенную в ярко-красные и зеленые полосы дверь в полукруглый коридор с множеством квартир. Дункан нажал кнопку звонка, стараясь выглядеть беззаботно и не привлекать внимания прохожих. Они встретили на улице уже десяток людей, и, если верить статистике, один из них непременно был шпиком, переодетым в гражданскую одежду. Один — из десяти.
Дункан не отрывал пальца от кнопки звонка. Прошло около минуты.
— Наверно, его нет. Или увидел нас и сейчас дрожит от страха, как свеча на ветру. Неужели, действительно видит нас, но не хочет впустить?
Кэбтэб оглядел улицу — слежки нет. Затем, встав туда, где Изимов обязательно увидел бы его на своем мониторе, падре отчаянно замахал руками. Если Изимов заметил их, то теперь ему будет ясно, что визитеры явились не для того, чтобы убить время.
— Пойдем, — сказал Кэбтэб. — Может быть, он умер.
Они вернулись в квартиру Дункана. За кофе Дункан сказал:
— Ну что ж, надо принимать решение самим. Должен же быть какой-то выход.
В дверь позвонили. Дункан включил монитор, и они увидели стоявшую у подъезда женщину с высокой прической, в ярко-красном плаще. Ее узкое, вытянутое лицо показалось Дункану привлекательным. Губы женщины были густо накрашены черной помадой.
— Кто это? — спросил он.
— Чрезвычайная ситуация, — ответила женщина. — Впустите меня.
Дункан голосом подал команду, и дверь открылась. Он встретил женщину, едва она сделала несколько шагов в переднюю.
— Кто вы? — спросил он.
— Лучше вам не знать, — ответила женщина, улыбнувшись.
Она вытащила из кармана плаща карточку, взглянула на нее.
— Вы — Бивольф. А этот человек — Иеремия Скандербег Вард. Правильно?
— Откуда вы знаете?
— Неважно. У меня мало времени. Меня прислали сказать, что ваше сообщение Изимову стерто, об этом не беспокойтесь. И…
Она облизала губы.
— И?.. — переспросил Дункан.
— Изимов мертв.
Дункан остолбенел.
— Бог мой! — воскликнул Кэбтэб.
— Умер сегодня рано утром. Властям пока об этом не известно. Я здесь из-за вашего сообщения ему. Хотите передать что-нибудь своему начальнику.
— Ну и дела! — просопел Кэбтэб. — Как… как он умер?
— Мне не сказали. У вас есть сообщение?
— Ну и шуму будет, — сказал Дункан. — В один день исчезли сразу два человека. Да у шпиков просто пена изо рта пойдет.
— Два? — переспросила женщина. — Почему два? И что значит — пропали?
— Я не такой уж идиот, — сказал Дункан. — Люди ВПТ убили Изимова, разве не так? Ему не доверяли, он стал слишком нервничать и вел себя очень странно.
— Не спешите с выводами, Эндрю, — сказал Кэбтэб. — Откуда?..
— Может, ты и прав, но у меня есть некоторый опыт по части подпольных организаций. Изимов был напуган и ненадежен. По всем признакам он был слабаком.
— Вы просто параноик, — вставила женщина.
— Может, и так! Но готов спорить…
— Успокойся, — негромко сказал Кэбтэб, обнимая Дункана за плечи прямыми и сильными, как у робота, руками. — Они еще подумают, что и тебе нельзя доверять.
Дункан несколько раз глубоко вдохнул и представил себе залитую солнцем зеленую лужайку, на которой весело играли фавны и нимфы. Кровь отлила от лица, дыхание успокоилось.
— Да. Хорошо. Возможно, я слишком подозрителен. Вы должны согласиться, что мы ведем такой образ жизни, что подозрительность растет в нас словно бактерии в гнойной ране.
— Очень поэтично, мой друг, — сказал Кэбтэб, убирая руки. — Вас просили что-то передать, любезнейшая?
— Я уполномочена говорить только с Бивольфом. Пожалуйста, перейдите в другую комнату. Вы, Бивольф, поклянитесь молчать.
— Клянусь, — произнес Дункан. «Это будет зависеть от того, что ты мне сообщишь», — подумал он про себя.
— Извините моего коллегу. Некоторые вещи способны привести его в бешенство.
Падре, едва сдерживая негодование и беззвучно шевеля губами, покинул комнату.
— Вот что меня просили передать вам.
Она говорила около минуты. Дункан изо всех сил старался скрыть впечатление, которое произвел на него рассказ женщины.
— Повторите, — попросила женщина.
Он повторил все слово в слово.
— Хорошо. Ну, а что у вас тут стряслось?
Слушая Дункана, женщина бледнела, глаза расширялись.
Дункан закончил свой рассказ.
— Мой Бог! Прямо не знаю! Решение должен принять мой начальник! У меня нет полномочий предпринимать какие-либо действия в подобных ситуациях. Кроме того, я не представляю, что делать!
— Тогда надо шевелиться, — сказал Дункан. — Можете установить связь со своим начальником прямо сейчас? Нельзя терять ни минуты.
— Думаю, что могу.
Она проворно повернулась и направилась к двери, затем остановилась и опять обернулась.
— В котором часу вам нужно быть на работе?
— Через два часа и пять минут.
— Ждите здесь. Если с вами не свяжутся, придумайте какой-нибудь предлог, чтобы не являться сегодня на службу.
Кэбтэб ввалился в комнату словно вздыбленный, разъяренный лев перед схваткой.
— Эта сука ушла?
— Она выполняет свою работу, — сказал Дункан, — хоть я и не сомневаюсь, что она соображает, в чем дело. Да я и сам ни черта не могу понять.
— Может, я был слишком суров к ней, несправедлив, — сказал падре. — Я обращусь к своей душе, и мне откроется истина. Если я действительно был несправедлив, придется поискать причину, которая извинила бы меня. И ее за то, что вызвала мой гнев.
— У нас есть и более срочные дела. Тебе не кажется?
— Нет ничего более важного, чем состояние души.
