- И мы вырастили клон, - сказал я еще раз.
Жора взял карандаш, и на чистом беленьком кругляшке фильтровальной бумаги начал рисовать огромную клетку с темным ядром и длинными отростками. По всей видимости, это был нейроцит, так как одному из отростков - аксону - места на фильтре оказалось мало.
- Что ты имеешь в виду? - спросил он, рисуя аксон теперь на линолеуме стола.
Я расписал ему еще раз нашу Азу и ее малыша в лучших красках, на которые был способен. Это было творение Рафаэля. Мадонна с младенцем стояла у меня перед глазами, и я был уверен, что они и Жоре понравились.
- Да, - подтвердил я сказанное, - так все и было.
Мундштук трубки оставался во рту, Жора открыл другой глаз и выпрямил спину.
- Ну?
Я не знал, что можно было добавить к портрету святого семейства. Трубка, стукнув, упала на стол.
- Не нужно, - сказал я, - удлинять жизнь, нужно жить в вечности.
«Как это?» - этот вопрос не прозвучал, он был написан на его лице.
Прошла секунда-другая...
Жора острием попавшегося под руку карандаша старательно сгребал со стола в чашку Петри дымящиеся кучки табака. Выглядело это смешно, и я улыбнулся. Но дело было не в табаке. Видимо, он и сам давно думал об этом. Он тот же час схватил идею. Собственно, хватать было нечего. Мы с ним не раз обсуждали возможность клонирования, но чтобы вырастить клон! Это казалось невероятным! Он по-прежнему возился с непослушными кучками, глаза его были сощурены, мозг напряженно работал. Он бросил, наконец, на стол карандаш, поерзал по сидению кресла, вдруг замер.
- Врешь, - мягко и ласково сказал он.
Его скальп угрожающе дернулся, отъехал к затылку и, казалось, изготовился к прыжку, чтобы наброситься на меня. Жора вперил всю синь своего взгляда в мои глаза.
- Зачем мне тебе врать? - сказал я так, что он не мог не поверить.
Мне показалось, что он знал все об Азе, и вот это знание подтвердил и я.
Он на целую минуту превратился в камень. Казалось, и время застыло. Я тоже ничем не нарушал тишины.
- И ты, сволочь, - наконец процедил он сквозь зубы, - до сих пор об этом молчал, молчал?!
Он едва сдержался, чтобы не ударить меня и, чтобы этого не случилось, одним резким движением руки смел дымящийся табак со стола на пол. Он не смотрел мне в глаза, а я довольствовался тем, что меня впервые в жизни обозвали скотиной. Сволочью! Покорно благодарствую, думал я и молчал. Прошло еще несколько тихих минут.
- Слушай, ты вообще можешь себе представить?..
Скальп угрожающе выжидал.
- Да, - сказал я, чтобы не стать его жертвой.
Жора встал и подошел к окну. Была ночь, в стеклах отражалась голая лампочка, вешалка с висевшими куртками, шкаф, за окнами виднелись редкие черные кресты рам желтых окон соседнего дома.
Никто не нарушал тишины. Затем он произнес просто:
- Это же революция. Ты это разумеешь?
Он так и сказал: «Разумеешь?». Я прекрасно все разумел.
- Бедняга Дарвин... Я не думал, что это так просто...
Он не договорил, стараясь обрести спокойствие. Ни разу в жизни он не повысил на меня голос. Он и не думал просить прощения, но ему было неловко, я это видел, за свою несдержанность. Такого за ним не водилось, ничто не могло застать его врасплох и вывести из себя. И вот он попался. Я стал первым свидетелем его неожиданной растерянности. Не знаю, отчего у него проснулось чувство жалости к Дарвину, но он не мог не схватить своим цепким умом всю мощь этой идеи. Ключи к Ее Величеству Вечности - разве это не величественно! Это любого бы поразило. Жора отошел от окна, приблизился ко мне и заглянул в глаза.
- И ты, засранец, - добродушно улыбаясь, сказал он, - до сих пор молчал.
Он дружески хлопнул меня по плечу. Это не был упрек, это было примирение с фактом. Я тоже улыбнулся.
- Мне хотелось тебя удивить.
- Тебе это удалось. И всего этого ты добился в своей бане?
Я улыбался.
- Ты, правда, вырастил клон - где он теперь?
Скальп дружелюбно вернулся на место и лениво распластался на своем троне.
Мне ничего не оставалось, как рассказать Жоре все подробности.
- И мне интересно, - говорит Лена, - рассказывай.
Стояла невыносимая жара, и Жора предложил поездку к морю.
- Развеемся, - сказал он, - к тому же в поисках вечности время от времени нужно давать себе передышку и иногда устраивать праздники, не так ли?
У меня, как было сказано, земля качнулась под ногами, когда мы с Василием оживили крайнюю плоть Ленина. Ее клеточки, разумеется... Это была радость, которая затмила на несколько недель мой разум, и теперь я вдруг осознал, что с этой радостью нужно было что-то делать. Что?! От постоянного думания (теперь не было необходимости концентрироваться на чем-то одном, в голове была единственная мысль: что дальше?) у меня не было больше сил слоняться из угла в угол. Кто хоть раз испытал восторг от воплощения своей мечты, которую вынашиваешь точно желанный плод, тот никогда не забудет трепет, наполняющий каждую фиброчку тела, трепет и дух победителя, охватывающий и переполняющий тебя по самое горло. Ты просто слепнешь, сидя на покоренной вершине, ничего и никого не замечая, не слыша и не желая ни двигаться, ни ощущать. Это ступор, столбняк мысли и плоти. И когда потом приходишь в себя и находишь себя среди пустоты и неспособности справиться с собой, преодолеть в себе кисельную размазанность, начинаешь возмущаться этим и ненавидеть себя. Бессилие бесит. Нужно было что-то предпринять, и я с удовольствием соблазнился Жориным предложением.
- Куда махнем, - спросил он, - на Канары, в Китай, на Багамы?
- Мне, собственно, все равно, - сказал я, - давай в Крым.
Жора сочувственно посмотрел на меня и произнес:
- Ты как Куравлев.
Я с испугом заглянул в зеркало, боясь обнаружить на собственной голове признаки облысения. Ладонь механически потянулась к макушке.
- Да нет, - рассмеялся Жора, - как Шурик Балаганов, пойманный на краже бумажника. Ну, Крым значит Крым. Хотя могли бы смотаться в гости к Тутанхамону или к твоей любимице Нефертити. Я бы не отказался побродить по висячим садам Вавилона. Ты же хотел пошептаться с Навуходоносором?
У меня застучало в висках, но я промолчал.
- Я заставляю себя, - признался Жора, - время от времени говорить себе «нет». И тебе советую. Нет научному поиску! Нет генной инженерии! Нет твоему клонированию, твоим клеточкам и геномам, твоим Аням, Петям и Васям... Твоим Азам!.. Нет! Ты согласен?..
Я не знал, что ответить.
- Ты не дрейфь, ты громко скажи себе: «Нет!». И никого не слушай!
- Нет! - выкрикнул я.
- Так-то лучше... И никого не слушай!..
- Слушай, - говорит Лена, - как ты их различаешь?
- Кого? - спрашиваю я.
- Ну, всех этих ваших Ань, Нат, Свет, Тин?..
- Просто, - говорю я, - no problem!..
О Ленине Жора пока ничего не знал, и я не спешил сообщать ему эту новость. Ему, думал я, достаточно было и Азы. Хотя после моего рассказа он ни разу о ней не вспомнил, притом, что я благоговейно хранил ее в своей памяти. Это было, конечно, странно, но я не тянул его за язык. Он не мог об этом не думать, я это знал. Вася Сарбаш не придал никакого значения той ночи (сколько их таких же было у нас!), и ни словом не обмолвился с Жорой о нашем эксперименте. Тем временем клеточки прекрасно существовали, неожиданно возродившись к жизни и найдя себе уютное жилище в теплой пещере нашего термостата. Ленин жив! Эта прекрасная фраза снова зазвучала в моем сердце, как и несколько десятков лет назад, когда я, будучи пионером-ленинцем, читал стихи Маяковского: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!». Ленин будет жить! Это была моя клятва. Я, как Гиппократ, давал ее себе и человечеству. Я верил, что клеточки Ильича вскоре засияют ярче даже его «Искры». Когда Бог вселял веру в души людей, ему пришлось немало потрудиться над преодолением упрямого пристрастия к ленивому безверию. Нужно сказать, что и моя вера в геном Ленина претерпела немало сомнений, пока я, наконец, смог произнести сам себе: «Ленин жив!..».
На третий или четвертый день нашего пребывания на биостанции я все-таки не сдержался и рассказал Жоре о клеточках Ленина. Мы, как всегда, вяло болтали, слово за слово...
- Смешно сказать, но я взял их из крайней плоти, - произнес я и выдавил из себя дурацкий смешок.
Мы пили пиво и лениво жарились под беспощадным солнцем, сидя на надувных матрасах на огромном камне, прозванным Жорой «Кузьмичом». В воздухе были разлиты тишина и покой и, казалось, что мир вокруг вымер. Жора некоторое время молчал, затем спросил:
- Сперва была твоя Аза с клоном, теперь Ленин... Ты меня разыгрываешь? Зачем?
Не знаю почему, но его вопросы доставляли мне удовольствие. Мне было приятно его удивлять.
- Я тебя не разыгрываю, - сказал я, - это чистая правда.
